СУСАННА АНТОНОВНА
I.
- Сусанна Антоновна, вы съ чемъ принимаете сегодня чай: со сливками или съ лимономъ?
- Какой глупый вопросъ, Антоша! Точно вы не знаете, что я не выношу сливокъ...
- Виноватъ, Сусанна Антоновна...
- Пожалуйста, не делайте глупаго лица...
Антоша делалъ одну изъ самыхъ смешныхъ гримасъ, и вся рубка второго класса заливалась неудержимымъ смехомъ. Это даровое представленiе повторялось по нескольку разъ въ день. Сусанна Антоновна сердилась и говорила серьезнымъ тономъ:
- Антоша, идите туда, къ себе... Вы не умеете себя держать.
- Слушаю-съ...
Антоша делалъ подъ козырекъ, корчилъ еще одну смешную гримасу и какимъ-то журавлинымъ шагомъ, какъ ходятъ по сцене оперные любовники, выпячивался въ дверь. Онъ входилъ въ свою шутовскую роль и делался самимъ собой, только спускаясь по лесенке на палубу третьяго класса. Да, онъ такъ добродушно улыбался, а глаза принимали грустное выраженiе. Если бы кто-нибудь могъ знать, какъ онъ любилъ и какъ гордился своей маленькой Сусанной Антоновной, уже теперь, въ свои семь детъ, умевшей занять целое общество. Ведь это необыкновенный ребенокъ, передъ которымъ все остальныя дети просто болваны. И Антоша улыбался, повторяя про себя резкiя выходки не по летамъ развитаго ребенка. Да-съ, всего семь летъ, а говоритъ, какъ большая.
На большомъ американскомъ пароходе "Братъ Яковъ" ехала целая труппа провинцiальныхъ артистовъ. Тутъ были и grande dame, и две ingenue, и благородный отецъ, и комическая старуха, и первый любовникъ, и примадонна, и две водевильныхъ штучки, и два водевилятника, и свой кассиръ, и режиссеръ, и суфлеръ,-- однимъ словомъ, театральная орда въ полномъ составе. Антрепренеръ и примадонна съ первымъ любовникомъ помещались во второмъ классе наверху, а вся остальная труппа на палубе третьяго класса. Комикъ Антоша всю жизнь ездилъ въ третьемъ классе, перетаскивая свою семью изъ одного конца Россiи въ другой,-- онъ занималъ амплуа комика, а "она" ingenue, хотя уже была въ томъ почтенномъ возрасте, когда разыгрывать молоденькихъ девушекъ довольно трудно. Но Антоша былъ хорошiй комикъ, публика его любила, и антрепренеры нанимали его, скрепя сердце, вместе съ его ingenue. Впрочемъ, возрастъ - понятiе относительное, и у всякаго возраста есть свои преимущества. Сама ingenue не хотела согласиться съ наступавшимъ критическимъ возрастомъ и стеснялась даже своихъ двухъ младшихъ детей, щеголявшихъ въ красныхъ турецкихъ фескахъ. Въ доказательство неостывшей юности она могла бы привести целый рядъ приключенiй, кончая настоящей поездкой. Мы должны прибавить, что въ свое время ingenue была красива, а сейчасъ искусно пополняла недочеты по этой части косметиками и уменьемъ одеваться къ лицу. Что она была глупа, это знала вся труппа, и не замечалъ этого одинъ Антоша, очепь любившiй подругу своихъ скитанiй. Любовь еще разъ была слепа и еще разъ - вероятно, поэтому - была счастлива.
Труппа села на "Брата Якова" въ Нижнемъ, и Сусанна Антоновна сразу заявила, что не согласна ехать въ этой гадости, т. -е. въ третьемъ классе. Она обошла весь пароходъ и устроилась только въ рубке второго класса, где были и мягкiе триповые диваны, и коверъ на полу, и драпировки на окнахъ. Девочка сама перетащила сюда свои вещи и устроилась въ уголке съ большимъ комфортомъ. Произошла очень интересная сцена, когда "Братъ Яковъ" отвалилъ, и помощникъ капитана, ражiй детина съ глуповатымъ лицомъ, началъ проверять билеты. Проходя черезъ рубку, онъ заметилъ Сусанну Антоновну, а также и то, что она устроилась не на своемъ месте.
- Вашъ билетъ... - довольно грубо спросилъ онъ.
Девочка довольно смело смерила его съ ногъ до головы, сузила свои большiе зеленоватые глаза и проговорила съ разстановкой:
- Билетъ? Мой билетъ вы можете найти у моего отца, т. -е. у Антоши. Онъ тамъ, въ третьемъ классе...
- Да, да, помню... Онъ уже говорилъ мне... Къ сожаленiю, я не могу позволить вамъ оставаться здесь... Здесь рубка, а не каюта.
- А если именно здесь мне нравится?..
- Для меня это все равно... Пожалуйте въ третiй классъ.
Детскiе глаза опять сузились, а детскiй голосокъ ответилъ съ изумительпымъ нахальствомъ:
- Скажите, пожалуйста, милостивый государь, въ какой конюшне вы воспитывались?
Все это произошло такъ быстро и неожиданно, что помощникъ капитана совершенно растерялся, покраснелъ и смотрелъ на маленькую грубiянку глупо вытаращенными глазами, какъ смотритъ быкъ на болонку. Присутствовавшая при этой сцене публика поддержала девочку дружнымъ смехомъ, и помощникъ капитана вынужденъ былъ ретироваться со стыдомъ. Нашлись люди, которые выпросили у капитана позволенiе ребенку остаться въ рубке, и Сусанна Антоновна торжествовала полную победу. Въ благодарность за это участiе она не давала прохода помощнику и преследовала его самыми ядовитыми шуточками. Въ теченiе одного дня девочка превратилась въ маленькое чудо, на которое приходили смотреть даже чопорные пассажиры перваго класса скучавшiе по своимъ каютамъ, какъ умеютъ скучать только очень богатые люди.
- Мне семь летъ... да,-- отвечала Сусанна Антоновна. - И въ этомъ нетъ ничего удивительнаго, кроме того, что большiе люди задаютъ не всегда умные вопросы.
Сусанна Антоновна была очень тоненькая и очень грацiозная девочка. Тонкое личико съ горбатымъ носикомъ красиво выглядывало изъ живой рамы русыхъ кудряшекъ. Красиво очерченный детскiй пухлый ротъ открывалъ два ряда мелкихъ белыхъ зубовъ. Портилъ это детское лицо только недетскiй взглядъ зеленоватыхъ глазъ и недетская улыбка. Однимъ словомъ, это было типичное дитя кулисъ, вернее - маленькая театральная крыса, пропитанная съ пеленокъ специфическимъ ароматомъ.
Театральныя дамы отнеслись къ юному чуду довольно враждебно, потому что Сусанна Антоновна обладала талантомъ всемъ надоедать, везде совала свой носъ и видела больше, чемъ полагается детямъ ея возраста. Исключенiе представляла примадонна Гиреева, помещавшаяся въ одной каюте съ антрепренеромъ Усовымъ,-- ни для кого не было тайной, что Гиреева удостоилась счастья сделаться его сезонной женой. Это была жирная блондинка съ детскими голубыми глазами, короткой шеей, золотистыми волосиками на верхней губе и хриплымъ голосомъ. Усовъ любилъ примадоннъ съ весомъ. Гиреева изнывала въ своей каюте отъ жары и скуки, а въ такомъ положенiи Сусанна Антоновна являлась просто находкой. Лежа полураздетая, она усаживала на себя тоненькую девочку и болтала съ ней по целымъ часамъ, какъ попугай.
- Кого ты больше любишь: отца или мать?
- Трудно сказать, а въ сущности все равно. Валечка ужасно глупа...
- Какая Валечка?
- Мать. Она ненавидитъ меня и называетъ подколодной змеей. Антоша добрее, но у него тоже заяцъ въ голове...
- Заяцъ? Ха-ха... Милое семейство, нечего сказать. Бедная крошка...
- Вы увидите, какъ Валечка молодится... Отецъ ей веритъ, а она...
- Что она?
Девочка сказала совсемъ не детское слово, такъ что Гиреева чуть не задохлась отъ смеха. Помилуйте, такой клопъ и уже знаетъ всякiя слова... Это было пикантно и щекотало давно притупившiеся нервы зажиревшей примадонны, весь талантъ которой, какъ говорила про нее Сусанна Антоновна, былъ сданъ въ багажъ,-- антрепренеры приглашали Гирееву исключительно за богатый гардеробъ.
- Валечка просто старая обезьяна, какъ называлъ ее одинъ резонеръ,-- продолжала девочка, поощренная удушливымъ хохотомъ патронессы.
Когда пикантная тема объ отце и матери исчерпалась до основанiя, перешли на остальныхъ членовъ труппы. Сусанна Антоновна оказалась въ курсе дела: она успела всехъ вызнать и характеризовала каждаго съ убiйственной иронiей.
- У нашего перваго любовника глаза какъ у копченой рыбы, и ходитъ онъ такъ, точно кто его держитъ за левую ногу. Ужасно занятъ собой, милашка... Вторая ingenue мне нравится, но, къ сожаленiю, у нея коротки ноги, уши торчатъ, какъ у летучей мыши, ротъ, какъ у щуки, и вообще видъ девицы, которую только-что высекли...
- Сусанна Антоновна, довольно... Ха-ха!.. Это ведь ты придумала, что мой талантъ сданъ въ багажъ? Я не сержусь, крошка... Ха-ха... Нетъ, ты меня уморишь. Ну, а какъ по-твоему нашъ благородный отецъ?
- У него милая привычка смотреть такими глазами, точно онъ хочетъ вскочить на васъ и поехать верхомъ. Ухаживаетъ за водевильной штучкой... Я ей посоветовала подарить ему носовой платокъ, потому что онъ можетъ высморкаться голой рукой,-- у него такой видъ.
- Ахъ, ты, маленькое чудовище!..
II.
Въ Казани на "Брата Якова" села труппа странствующихъ акробатовъ, пробиравшаяся на зимнiя квартиры куда-то въ Астрахань. Тутъ были и клоуны, и наездники, и два брата-эксцентрика, и канатные плясуны, и ученыя собаки, и во главе труппы "чудо природы" или гуттаперчевый мальчикъ. Весь этотъ сбродъ разместился, конечно, въ третьемъ классе, где такимъ образомъ перемешались разомъ две труппы, составивъ одинъ артистическiй таборъ. Тренькали мандолины, неистово орали ученые попугаи, цирковый вантрилогъ жужжалъ пчелой, ingemie Валечка мурлыкала безшабашный опереточный мотивъ,-- однимъ словомъ, сразу водворилось настоящее цыганское веселье, вставленное въ пеструю раму походной обстановки. И все это тонуло на широкомъ волжскомъ просторе, заглушаемое шумомъ воды и тяжелой работой пароходной машины.
Сусанна Антоновна принимала самое деятельное участiе во всемъ происходившемъ. Она дразнила попугаевъ до хрипоты, дергала за хвостъ большую обезьяну и кончила темъ, что чуть не подралась съ "чудомъ-природы". Сцепившихся ребятъ едва растащили.
- Ты что такое: несчастный паяцъ, а я - артистка!-- выкрикивала Сусанна Антоновна, принимая гордый видъ оскорбленной театральной королевы. - Тебя клоуны хлыстомъ бьютъ...
видалъ. Смуглое детское лицо было покрыто тенью преждевременнаго утомленiя, а глаза смотрели съ скрытой внутренней печалью. Ходилъ онъ разбитымъ шагомъ, какъ человекъ, только-что перенесшiй тяжелую болезнь,-- ребенокъ былъ весь изломанъ.
- Ну, что ты смотришь на меня?-- приставала Сусанна Антоновна. - Что молчишь, какъ дуракъ? Ты просто глупъ...
- Я глупъ?-- задумчиво повторилъ гуттаперчевый мальчикъ и вместо ответа прошелъ по палубе колесомъ, перевернулся въ воздухе, а потомъ перегнулся такъ, что смуглая голова показалась межъ ногъ.
- Я глупъ?-- съ торжествомъ проговорила эта голова.
Сусанна Антоновна была поражена, больше - сконфужена. Она даже покраснела, какъ виноватая. Ничего подобнаго она еще не видала до сихъ поръ. Изломанное тело гуттаперчеваго мальчика говорило своимъ собственнымъ ужаснымъ языкомъ.
- Разве тебе не больно?-- тихо спросила она, ощупывая удивительное существо, какъ ощупывала бы какую-нибудь мудреную куклу съ секретомъ.
- Мне? Нетъ, ничего... Пустяки!-- ответилъ "чудо-природы" съ молодцоватымъ видомъ настоящаго артиста,-- Сделай-ка ты такъ...
Сусанна Антоновна задумалась.
- А тебя какъ зовутъ?-- спросила она уже совсемъ другимъ тономъ.
- Меня? Меня зовутъ въ разныхъ городахъ по-разному: въ Нижнемъ я назывался "человекъ-змея", въ Казани - "чудо-природы", въ Ростове-на-Дону - "гуттаперчевый мальчикъ", въ Варшаве - "каучукъ"...
- Нетъ, настоящее твое имя? Ахъ, какой ты глупый... Ну, меня, напримеръ, зовутъ Сусанной Антоновной.
- Сусанной? Да, да... Меня зовутъ просто Сашей.
- Ты немецъ или русскiй?
- Я?.. Я не знаю...
"Чудо-природы" повторялъ каждый вопросъ, точпо перелезалъ черезъ каждое новое слово. Ему трудно было думать.
Съ этой первой встречи между детьми театральныхъ подмостокъ установилась странная дружба. Сусанна Антоновна сделалась задумчивой, притихла и старалась избегать большого общества. У нея проявилось даже что-то въ роде нежности къ отцу. Засыпая, она теперь требовала, чтобы онъ сиделъ около нея. Принявъ театрально-изящную позу, девочка говорила:
- Антоша, ты любишь меня... ну, такъ, немножко?
- Очень, Сусанна Антоновна...
Девочка полузакрывала глаза, свертывалась подъ своимъ пледомъ, какъ нашалившiй котенокъ, и шептала:
- А тотъ гуттаперчевый мальчикъ, онъ тоже спитъ, Антоша?
- Наверно...
- И мне тоже жаль. Что поделаешь... Мальчикъ зарабатываетъ себе тяжелый хлебъ.
- А я желала бы быть девочкой-змеей. Трико все въ блесткахъ, публика аплодируетъ...
- Можно быть очень хорошей змеей и безъ блестокъ, Сусанна Антоновна...
- Я говорю съ вами серьезно, Антоша, а вы придумываете глупости.
Пауза. Комикъ Антоша терпеливо сидитъ на диванчике и ждетъ, когда девочка заснетъ. Онъ такъ любитъ именно этотъ моментъ, потому что она именно теперь делается милымъ, кроткимъ ребенкомъ, котораго хочется приласкать, приголубить, поцеловать. Недетское выраженiе этого тонкаго личика исчезаетъ, уступая место той серьезности, которая бываетъ только у умирающихъ и у детей. Въ эти моменты Сусанна Антоновна, действительно, красива, и только одинъ Антоша любуется этой красотой, счастливый темъ, что можетъ сидеть вотъ здесь и оберегать ее.
- А если бы я начала учиться сейчасъ, въ семь летъ... - соннымъ голосомъ продолжала девочка, открывая отяжелевшiя веки,-- вышло бы изъ этого что-нибудь или нетъ?..
- Поздно, Сусанна Антоновна... Кости уже срослись, а каучуковыхъ мальчиковъ начинаютъ ломать въ колыбели.
"Чудо-природы" неудержимо тянулъ къ себе Сусанну Антоновну. Она видела въ немъ что-то необыкновенное, совсемъ непохожее на другихъ людей. Это было преклоненiе предъ чудомъ исковерканности. Девочка завидовала, что сама не можетъ делать того же. Это преклоненiе выражалось довольно страннымъ способомъ: девочка преследовала гуттаперчеваго мальчика на каждомъ шагу, изобретая тысячи мелкихъ мученiй. "Чудо-природы" былъ доверчивъ и по-детски глупъ. Маленькая мучительница пользовалась выгодами своего положенiя и доводила его несколько разъ до слезъ.
- А? Ты глупъ?-- пародировала она его манеру говорить. - Неужели глупъ? Кто же этому поверитъ?
Гуттаперчевый мальчикъ пробовалъ скрываться, но Сусанна Антоновна его сейчасъ же находила и подвергала какой-нибудь новой пытке. Она знала его вкусы, привязанности и слабости. Напримеръ, онъ любилъ обезьяну Коко, которая сейчасъ была больна. Этого было достаточно, чтобы у Коко явился тайный врагъ, проливавшiй его воду, дергавшiй его за хвостъ, щекотавшiй въ его носу соломинкой и закатывавшiй въ хлебъ булавки. Сусанна Антоновна ревновала "чудо-природы" даже къ неодушевленнымъ предметамъ и ловко изрезала его парадную курточку.
- Это я сделала, глупенькiй,-- торжественно заявила она, показывая маленькiя ножницы. - Тебе жаль курточки? А? Очень жаль?..
"Чудо-природы" былъ избитъ своимъ клоуномъ за испорченную курточку, но онъ по какому-то детскому героизму не выдалъ истиннаго виновника. Сусанна Антоновна издали наблюдала сцену избiенiя и торжествовала съ детской жестокостью. Ее никто и никогда не билъ, поэтому она не могла понять въ полной мере чужихъ страданiй. Потомъ "чудо-природы" исчезъ. Сусанна Антоновна едва нашла его спрятавшимся на самой корме, где были сложены снасти. Мальчикъ сиделъ и горько плакалъ. Эти слезы возмутили девочку.
- А! Ты плачешь, такъ я тебе не то сделаю...
"Чудо-природы" неожиданно кинулся на нее, повалилъ на землю и принялся бить кулаками, не произнося ни слова. Сусанна Антоновна тоже не пикнула и только защищала тонкими ручонками свое личико.
- Пожалуйста, не бей по лицу...
Разсвирепевшiй мальчикъ схватилъ ее за волосы и потащилъ къ борту. Она даже не защищалась, а только смотрела на него своими зеленоватыми глазами.
- Я тебя утоплю...
- Топи...
"Чудо-природы" остановился, чтобы перевести духъ, а врагъ лежалъ у его ногъ и улыбался.
- Ты думалъ, что я заплачу? Да, думалъ?..
нея на постель.
- Что тебя не видно, чертенокъ?.. Я соскучилась по тебе... Ну, что новаго?
Сусанна Антоновна засучила одинъ рукавъ и молча показала несколько порядочныхъ синяковъ.
- Ты ушиблась, крошка?
- Нетъ... Это онъ меня избилъ,-- съ торжествомъ ответила Сусанна Антоновна, любуясь синяками... - Онъ глупъ, я его изводила целыхъ два дня, ну, онъ и избилъ меня. Настоящiй мужчина...
- Что-о?.. Ахъ, ты, зверушка...
- Онъ хотелъ меня утопить... да. Но я не заплакала, хотя мне было очень больно. Меня еще никто не билъ.
Она говорила покорнымъ тономъ большой женщины, пострадавшей отъ зверства мужчины. Даже Гиреева была поражена и съ удивленiемъ смотрела на эту маленькую театральную крысу, державшую себя съ такимъ завиднымъ хладнокровiемъ. Примадонна припомнила по пути, какъ били ее свои театральные мужчины и какъ она часто по-бабьи верещала, а эта девчонка гордилась своими первыми побоями. О, она далеко пойдетъ, это маленькое чудовище...
- Послушай, ты... - заговорила Гиреева серьезнымъ тономъ, какъ говорила съ большими: - ты влюблена въ него?..
- Я его ненавижу... Онъ плакса, тряпица, вообще дрянь.
Наступила пауза. Гиреева лениво курила папиросу за папиросой, потомъ потянулась такъ, что где-то затрещала матерiя, а потомъ, зевая, проговорила:
- Послушай, чертенокъ, ты настоящая дочь своей матери... Валечка ухаживаетъ за клоуномъ, а ты за чудомъ-природы. Вы не теряете даромъ своего маленькаго времени.
- Валечка? Опять?-- тономъ большой переспросила Сусанна Антоновна.
- Да, опять.
III.
Комикъ Антоша чувствовалъ себя скверно. Въ последнее время это съ нимъ часто случалось. Такъ, какая-то неопределенная тоска. Ведь всегда было скверно и, кажется, молено было бы привыкнуть. Такъ нетъ, сосетъ, давитъ. Сегодня Антоша сделалъ два непрiятныхъ открытiя: во-первыхъ - весь костюмъ просился въ отставку, и пиджакъ, и штаны, и жилетъ, и сапоги, и шляпа; во-вторыхъ... Нетъ, это было что-то невероятное, чудовищное, нелепое. Ingemie Валечка делала глазки здоровеннейшему клоуну. Да, это онъ виделъ собственными глазами. О, онъ зналъ, какъ Валечка делаетъ глазки и что изъ этого происходитъ. Въ ея репертуаре всего одинъ номеръ спецiально женскаго кокетства. И это мать семейства, женщина бальзаковскаго всзвраста! Ему въ свое время она тоже делала глазки, и онъ попался на удочку. Впрочемъ, онъ не ропталъ, хотя и получилъ свою ingemie уже не изъ первыхъ рукъ. Валечка тогда была еще свежей женщиной вполне, и отъ прошлаго у нея осталась известная выправка, та высшая школа, которую проходитъ одна театральная женщина. Во-первыхъ, она смотрела на всехъ мужчинъ, какъ на отъявленныхъ мерзавцевъ, и это мiросозерцанiе застраховывало ее отъ новыхъ ошибокъ,-- ведь каждый новый мерзавецъ будетъ только повторять предыдущихъ; во-вторыхъ, Валечка привыкла къ скитальческой жизни, и ее нельзя было удивить никакими лишенiями. А это много значитъ. Наконецъ Антоша любилъ ее, привыкъ къ ней и виделъ въ ней мать своихъ детей.
Въ ихъ скитаньи бывали исторiи въ роде сегодняшней. Антоша напивался пьянъ и устраивалъ гроссъ-шкандалъ. И все сходило съ рукъ. Впрочемъ, были два сомнительныхъ случая, которые оставались на совести Валечки и о которыхъ Антоша старался не думать. Но сегодняшнее поведенiе его возмутило,-- возмутило главнымъ образомъ потому, что все происходило да глазахъ у двухъ труппъ, где было до десятка женщинъ, отъ которыхъ ничто не укроется.
Произошла бурная семейная сцена,. закончившаяся слезами Валечки и такой тирадой:
- Ты посмотри на себя, несчастный!.. На свой пиджакъ, на сапоги, на штаны - рвань коричневая, и больше ничего.
Это было сказано на целую палубу. Нужно отдать справедливость театральнымъ мужчинамъ - они сделали видъ, что ничего не слышали, а театральныя дамы ехидно хихикали, наслаждаясь чужими дрязгами. Оне были на стороне Валечки, сумевшей ответить на тяжкое обвиненiе въ измене такой ловкой фразой. Но все, и мужчины и дамы, ожидали, что ответитъ Антоша. Онъ чувствовалъ это, чувствовалъ, что стоитъ предъ неумолимой аудиторiей, а потому хладнокровно набилъ походную трубочку, еще хладнокровнее закурилъ ее и, засунувъ руки въ карманы рванаго пиджака, шагомъ спокойно гуляющаго человека удалился. Этотъ ловкiй маневръ все-таки не спасъ его, и чуткое театральное ухо Антоши, привыкшее ловить самыя скверныя реплики, поймало теперь смешанный гулъ подавленнаго взрыва общаго хохота. Онъ сделался посмешищемъ всего табора.
Шагая по носовой палубе, онъ мысленно повторялъ ловкiй ответъ Валечки. Да, рвань коричневая... посмотри на свой пиджакъ, штаны, сапоги. Самъ дьяволъ не могъ бы быть более несправедливымъ. Ведь все знали, почему Антоша ходилъ коричневой рванью,-- онъ все отдавалъ той же Валечке и детямъ, и однако все теперь смеялись надъ нимъ. Это было и жестоко, и несправедливо, и больно. А самое скверное заключалось въ томъ, что Антоша самъ вдругъ нашелъ себя смешнымъ. Конечно, Отелло въ рыжихъ сапогахъ и рваномъ пиджаке смешонъ. Валечка по-своему была права, правы и те, кто могъ смеяться надъ нимъ.
Вся эта сцена происходила вечеромъ. Когда Антоша вышелъ на открытую палубу, солнце уже закатывалось, обливая родную волжскую картину розовымъ золотомъ. Какъ хороши эти августовскiе вечера на Волге! Небо точно раздается и уходитъ вглубь, а внизу наливаются смутныя вечернiя тени, которыя ползутъ изъ прибережныхъ ущелiй, прячутся въ береговыхъ поросляхъ и охватываютъ все больше атласную гладь могучей реки. На западе еще горело кровавое зарево, а въ небе уже промигивались первыя звездочки, точно любопытные детскiе глазки. Воздухъ наливался чуткой дремотой. Откуда-то потянуло засвежевшимъ ветеркомъ, а водяная гладь оставалась все такой же спокойной, и въ ней такъ красиво дрожали серебристыя искры первыхъ звездочекъ. Антоша смотрелъ на чудную картину и еще сильнее чувствовалъ себя несчастной коричневой рванью, портившей общее впечатленiе. Да, онъ являлся на этомъ фоне чемъ-то въ роде того пятна, какое оставляетъ муха на зеркальномъ стекле и которое отражается двойникомъ на амальгаме. И онъ тоже виделъ самого себя на амальгаме сегодняшняго приключенiя.
- Скверно, Антоша...
Мимо пробежалъ встречный пароходъ, блестя разноцветными глазами. Где-то далеко-далеко впереди мигали желтыя звездочки фонарей, прицепленныхъ на высокихъ мачтахъ барокъ. Разъ, две, три... Взбудораженная пароходомъ водяная гладь долго не могла успокоиться, точно по ней пробегали судорожныя конвульсiи. Опрокинутое въ нее небо тоже корчилось, и серебристыя звездочки колебались въ воде, какъ огоньки качавшихся лампадъ. Вода темнела все больше и точно бежала навстречу "Брату Якову". Высокiй правый берегъ уже только грезился смутными очертанiями, а прибережная поросль превращалась въ сказочныхъ чудовищъ.
Антоша нащупалъ болтавшуюся въ кармане штановъ мелочь и машинально отправился въ буфетъ. Вечеромъ, когда буфетъ былъ освещенъ, туда такъ и тянуло заглянуть. Целыя батареи бутылокъ, разставленныхъ въ самомъ соблазнительномъ порядке, на стойке тарелочки съ закусками, рюмки, пирамидки папиросныхъ коробокъ.
- Такъ вы мне подпустите налимьихъ молокъ... да... две луковыхъ головки... да... А стерлядь поваръ заколетъ при мне...
Жирный басокъ говорилъ тономъ спецiалиста, и буфетчикъ почтительно кланялся при каждой подробности мудренаго кушанья. Молокъ-съ? Можно-съ... Две луковыхъ головки-съ. Очень хорошо-съ...
Жирный басокъ принадлежитъ самому антрепренеру Усову, любившему покушать. Это былъ еще молодой человекъ, но съ такимъ дряблымъ лицомъ, усталыми глазами и кисло оттянутой нижней губой. Появленiе Антоши заставило антрепренера поднять брови,-- онъ не любилъ якшаться со своими артистами и делалъ исключенiе только для начинающихъ актрисъ, проходившихъ первую школу въ его рукахъ.
- А стерлядь поваръ заколетъ при мне... - продолжалъ антрепренеръ, теряя на мгновенiе нить своихъ гастрономическихъ соображенiй.
- Точно такъ-съ...
Антоша какъ-то впился въ свежiй дорожный костюмъ антрепренера. Все съ иголочки, все отъ лучшаго портного и все сидитъ, какъ вылитое. Очень хорошо... Валечка любовалась издали и въ порыве нежности шепнула ему на ухо: "Вотъ бы тебя такъ одеть, Антошка..." Кончивъ переговоры, антрепренеръ выпилъ рюмку какой-то мудреной водки и долго тыкалъ вилкой въ какiе-то консервы. Стоявшiй сзади Антоша виделъ, какъ двигались антрепренерскiя челюсти и какъ вздрагивали при этомъ антрепренерскiя уши.
"Жри, скотина... - со злобой подумалъ онъ. - Труппа едетъ впроголодь, а ты не знаешь, чемъ нажраться. Жри всехъ безъ остатка... Ты думаешь, что я у тебя попрошу денегъ? Думаешь, что я вотъ сейчасъ начну заискивающе улыбаться, подойду бочкомъ и протяну ручку? Нетъ, голубчикъ, шалишь... Ничего мне не нужно!.."
Не дождавшись,когда антрепренеръ выйдетъ, Антоша потребовалъ себе рюмку водки. Онъ хлопнулъ ее съ такимъ ожесточенiемъ и закусилъ той дрянью, которая была намешана въ отдельной миске и за которую особой платы не полагалось.
- Еще рюмку...
Затемъ Антоша поднялся наверхъ, занялъ столикъ за капитанской светелкой и потребовалъ себе бутылку пива,-- въ его распоряженiи оставалось еще два двугривенныхъ. Напротивъ него, на решетчатомъ деревянномъ диванчике, сиделъ толстый купецъ со сложенными на животе руками. Онъ наблюдалъ рванаго актеришку и корчилъ презрительную гримасу. Антоша это чувствовалъ и вызывающе смотрелъ на купца. Прошли две шустрыхъ пароходныхъ дамы, искавшихъ подъ покровомъ ночи сильныхъ ощущенiй. У Антоши въ дни юности было одно приключенiе съ такой пароходной дамой. Вотъ такъ же набежала совершенно зря, зря отдалась и зря исчезла на одной изъ ближайшихъ пристаней. Вообще, въ путешествiяхъ, особенно на пароходахъ, дамами овладеваетъ какая-то особенная склонность къ неожиданнымъ комбинацiямъ.
Выпитое на водку пиво заставляло голову Антоши сладко кружиться. Онъ вдругъ почувствовалъ приливъ силъ быстро хмелеющаго человека и съ гордостью посмотрелъ на пузатаго купца.
- Ну, ты, брюхо, что воззрился? И смотри... Я и еще бутылочку выпью.
Антоша лукаво улыбнулся и даже подмигнулъ купцу, который отвернулся. Затемъ это светлое настроенiе сменилось темной мыслью о двухъ турецкихъ фескахъ, мирно почивавшихъ тамъ, въ глубинахъ третьяго класса. Антоше почему-то вдругъ сделалось ихъ жаль... Да, несмысленныя детишки... И онъ когда-то былъ такимъ же, но только въ другой обстановке. Предъ глазами Антоши промелькнула картина разореннаго дворянскаго гнезда, строгая фигура старой бабушки, целый выводокъ кузинъ... Где все это теперь? А вотъ это купеческое пузо слопало...
Изъ своей задумчивости Антоша былъ выведенъ неожиданно появившейся Сусанной Антоновной,-- она выскочила откуда-то точно ящерица.
- Ты здесь, Антоша...
- А ты еще не спишь, коза?
- Какъ же я-то, Сусанна Антоновна?
- Посиди здесь,-- ответила девочка тономъ большого человека, разговаривающаго съ ребенкомъ. - Я сейчасъ приду...
Она исчезла съ такой же быстротой, какъ и появилась.
IV.
люди, когда они не спятъ. Антоша виделъ во сне что-то такое безсвязное, но хорошее и успокаивающее. Ему не хотелось проснуться, когда маленькая ручка потянула его за рукавъ.
- А? Что?.. Не согласенъ... - бормоталъ Антоша, стараясь сохранить свою скорченную позу.
Но ручка тянула его настойчиво. Антоша открылъ глаза. Передъ нимъ стояла Сусанна Антоновна и делала какiе-то таинственные знаки. Затемъ она опять взяла его за рукавъ и повела. Они спустились въ третiй классъ, где пассажиры уже спали вповалку. Приходилось перешагивать черезъ головы, руки и ноги.
- Кого это чортъ несетъ... - ворчалъ въ темноте голосъ. - На языкъ наступилъ...
Вотъ и помещенiе табора... Тоже все спятъ. Антоша отыскалъ глазами свой уголъ,-- красныя фесы спали одне, а Валечки не было. Сусанна Антоновна остановилась и къ чему-то прислушалась. Антоше показалось, что за ними следитъ какая-то женская тень,-- она отстала у лестницы во второй классъ.
фонаря. Парочка, видимо, была счастлива. Онъ сиделъ къ Антоше затылкомъ, но и по этому квадратному затылку легко было узнать одного изъ клоуновъ. Она... да ведь это была Валечка!.. У Антонiи заходили передъ глазами красныя пятна, и онъ въ первое мгновенiе виделъ только слабо освещенное лицо Валечки. Она что-то шептала своему кавалеру, потомъ положила свою голову къ нему на плечо, потомъ... Антоша охватилъ Сусанну Антоновну за руку и быстро потащилъ назадъ. У него что-то сдавило горло, а сердце стучало въ голове.
- Несчастная...
- Антоша, мне больно...
- Больно? Несчастная...
Онъ схватилъ ее на руки и потащилъ по лестнице вверхъ, въ рубку второго класса. На площадке, где узенькая лестница делала поворотъ, онъ столкнулся съ Гиреевой, которая, видимо, смутилась. Антоша остановился, перевелъ духъ и проговорилъ сдавленнымъ голосомъ.
- Вы съ ума сошли?!
Антоша захохоталъ ей въ лицо и, оттолкнувъ, потащилъ свою ношу. Уложивъ девочку, Антоша быстро сбежалъ внизъ. У него былъ такой решительный видъ. Около машины бродилъ гуттаперчевый мальчикъ.
- Ты что тутъ делаешь? Маленькiе должны слать... Ты еще маленькiй и иди спать.
Мальчикъ отступилъ отъ него и скрылся въ темноте прохода. "И онъ тоже виделъ",-- мелькнуло въ голове Антоши. И это дети... Что же это такое? Въ ушахъ. Антоши ужасно шумело, точно тамъ работали пароходныя колеса. Антоша вдругъ забылъ, что ему нужно было сделать и что было такъ ясно за мгновенiе. Онъ чувствовалъ, какъ что-то отливало у него на душе, и какъ у него трясутся руки, и какъ попрежнему что-то бьется въ голове. А главное, нечемъ дышать... Антоша бросился наверхъ, на свое старое место, точно хотелъ найти тамъ что-то такое хорошее, дорогое, единственное, что было у него сейчасъ и что онъ потерялъ. Давешнiй толстый купецъ сиделъ на прежнемъ месте, и Антоша почувствовалъ, что ужасно его ненавидитъ. Позвольте, за что?.. Ахъ, да, онъ давеча съ такимъ презренiемъ смотрелъ на него, потому что онъ, Антоша, такой жалкiй актеришка и потому что онъ, Антоша, долженъ потешать эту заплывшую жиромъ утробу. Антоша даже сделалъ шагъ къ купцу, чтобы сказать ему, что онъ ошибается, но его осенила новая мысль: ведь купецъ былъ правъ и жестоко правъ... Несчастный комедiантъ, фигляръ! Да, да, да,-- купецъ правъ... А если бы онъ зналъ, что делается сейчасъ съ Антошей, какой онъ убитый человекъ, какой... Нетъ, позвольте, разве такiе люди имеютъ право жениться и иметь детей?!. А главное, именно последнее. Боже мой, какiя это дети... Антоша даже закрылъ глаза отъ ужаса, когда въ его голове пронеслась картина только-что разыгравшейся позорной сцены. Его убила маленькая детская рука... Что ждетъ эту несчастную Сусанну Антоновну? Что ждетъ техъ детей, которыя беззаботно теперь спятъ? Самое лучшее, если бы они совсемъ не родились на светъ Божiй... Или нетъ, будетъ лучше, если самого Антоши совсемъ не будетъ на свете. Да, они будутъ голодать, бедствовать, нищенствовать, пока не умрутъ съ голода или пока не подберетъ ихъ какая-нибудь благодетельная рука. Антоша уже виделъ своихъ детей въ прiютскихъ платьицахъ, худенькихъ и бледненькихъ, какими бываютъ прiютскiя дети. Ихъ научатъ какому-нибудь ремеслу, имъ будутъ говорить о Боге, о совести, о труде, о томъ, какъ нужно жить, и дети это поймутъ. Детское сердце возраститъ эти добрыя семена, а изъ маленькихъ детей вырастутъ большiе люди, настоящiе люди.
О, позоръ, позоръ, позоръ... Нетъ, такъ жить нельзя... Что видятъ дети? Чему они научатся у такой матери и такого отца?.. Антоше показалось, что мелькнула тоненькая фигурка Сусанны Антоновны, и онъ долго вглядывался въ окружавшую его темноту. Нетъ, это только ему показалось... Ахъ, Сусанна Антоновна, Сусанна Антоновна! Этотъ несчастный ребенокъ еще красивъ къ довершенiю всехъ бедъ, и эта красота окончательно его погубитъ. Бедная Сусанна Антоновна...
- Нетъ, что же это такое?-- вслухъ проговорилъ Антоша, обращаясь къ кому-то неизвестному.
только одно, что все копчено. Будетъ... довольно... При чемъ тутъ Валечка? При чемъ клоунъ? Дело совсемъ не въ этомъ.
- Кто тамъ?-- спросилъ Антоша, вздрагивая.
Ему показалось, что кто-то около него, и что этотъ кто-то упорно прячется отъ него.
- Задастъ теперь Антоша Валечке,-- говорила она, улыбаясь и болтая ногами. - Приходите завтра полюбоваться на комедiю... Настоящiй спектакль.
- Онъ будетъ ее бить?..
- Можетъ-быть.
- А я давеча испугалась, когда онъ несъ тебя. У него было такое лицо... И еще больно толкнулъ меня, невежа. А Валечка такъ и не видала васъ?
Поделившись впечатленiями, Сусанна Антоновна сбежала внизъ. Почти все уже спали. Гуттаперчевый мальчикъ стоялъ у освещеннаго отделенiя, где работала машина. Онъ вздрогнулъ, когда Сусанна Антоновна подкралась къ нему сзади и положила свою руку ему на плечо.
- Глупый, что ты тутъ делаешь?
Мальчикъ молчалъ.
- Ты глупъ?
- Ты очень глупъ, бедняжка?..
Она хотела сказать ему еще что-то очень обидное, но взглянула на его лицо и остановилась - "чудо природы" плакалъ.
- Ты это что, гуттаперча?.. Ахъ, какъ стыдно, какъ стыдно...
Онъ отвернулся и опять сделалъ движенiе, чтобы уйти, но она быстро обхватила его шею своими ручонками и прильнула своимъ личикомъ къ его лицу.
Она горячо поцеловала его.
Въ этомъ поцелуе умеръ тотъ ребенокъ, который еще оставался въ Сусанне Антоновне.
- Да, Антоша плохо кончилъ,-- спокойно говорила Сусанна Антоновна, съ чувствомъ собственности глядя на "чудо-природы". - Впрочемъ, этого нужно было ожидать.
1893.