Падающие звезды (старая орфография)
Глава LII

LII.

Бачульская, после смерти миссъ Мортонъ, переехала въ Петербургъ и поселилась въ меблированныхъ комнатахъ на Невскомъ. Определеннаго ангажемента на зимнiй сезонъ она не имела, а играла по клубнымъ сценамъ и въ любительскихъ спектакляхъ, где случится. Бургардтъ бывалъ у нея время отъ времени и жаловался на преследовавшую его тоску. Бачульскую удивляло только то, что онъ почти ничего не говорилъ о покойной миссъ Мортонъ, что ее искренно огорчало.

Зима уже наступила. Петербургъ переживалъ свое самое оживленное время. Особенно чувствовалось это сезонное оживленiе по вечерамъ, когда зажигалось электричество.

- Разве мы прокатимся на острова по старой памяти?-- предложилъ Бургардтъ. - Падаетъ снежокъ, въ воздухе чувствуется какая-то раздражающая свежесть...

Бачульской совсемъ не хотелось ехать, но она согласилась, чтобы поддержать, въ Бургардте его бодрое настроенiе. Она не бывала на островахъ съ того роковаго вечера, когда Бургардтъ встретился съ миссъ Мортонъ. Это воспоминанiе отравляло ей поездку.

- Да, необходимо взять воздуху, - повторилъ несколько разъ Бургардтъ. - Зимой нетъ лучше города, какъ Петербургъ.

- Да, хорошiй городъ, - машинально соглашалась Бачульская. - Особенно, когда на душе хорошо...

- Само собой разумеется... - согласился Бургардтъ тоже машинально.

Когда они вышли на улицу, Бачульской передалось настроенiе ея кавалера. По панели Невскаго двигалась почти сплошная толпа. Электрическiй светъ черезъ живую сетку падавшаго снега сквозилъ радужными тонами. Мимо неслись вихремъ "свои" экипажи.

- Ведь хорошо?-- шепталъ Бургардтъ, крепко прижимая къ себе руку своей дамы.

- Да...

У Аничкова моста они взяли тройку. Кучеръ посмотрелъ на Бургардта съ особеннымъ вниманiемъ и, улыбаясь, проговорилъ:

- Знакомый баринъ...

- Ты меня знаешь?

- Помилуйте, какъ не знать: съ Васильевскаго острову, изъ художествъ.

Это объясненiе вышло очень смешно, и господа засмеялись, усаживаясь въ сани. Да, хорошо прокатиться на острова... Бачульская какъ-то совсемъ спряталась въ своей ротонде, и показалась Бургардту такой маленькой, почти девочкой. Тройка понеслась по Невскому, весело погромыхивая бубенчиками. Езда съ знакомыми господами особенная, а баринъ "изъ художествъ" меньше пяти рублей на водку не давалъ. Неслись мимо пятиэтажные дома, электрическiе фонари, ярко освещенныя окна магазиновъ, вереницы экипажей, живая лента пешеходовъ, и точно все это старалось остаться позади.

Осталась и Нева позади. Тройка вихремъ понеслась по Каменноостровскому проспекту. После яркаго освещенiя на Невскомъ здесь фонари едва мигали. Попалось несколько встречныхъ троекъ. Сзади слышался звонъ бубенчиковъ нагонявшихъ троекъ. Бургардтъ обнялъ Бачульскую и заговорилъ:

- Мне совестно, Марина Игнатьевна, что я все говорю при нашихъ встречахъ только о себе... Это ужъ глупый эгоизмъ. Какъ вы живете?

Этотъ вопросъ заставилъ ее вздрогнуть. Освободившись отъ его объятiй, - она могла говорить, только глядя прямо въ лицо - она повторила вопросъ:

- Какъ я живу? Очень просто: играю въ жизнь на своихъ театральныхъ подмосткахъ. Я все забываю вамъ сообщить, что у меня есть другъ, который заботится обо мне самымъ трогательнымъ образомъ: это Бахтеревъ... Онъ не то что ухаживаетъ за мной - мы слишкомъ стары для этого, - а такъ, по хорошему. Доставляетъ мне роли, хлопочетъ о рецензiяхъ, ведетъ переговоры съ антрепренерами - словомъ, несетъ самую черную работу. Недавно, Егорушка, меня похвалили въ одной газете и даже нашли талантъ... Ей Богу, не лгу!.. Ведь нравится, когда хвалятъ... Знаешь, что все это вздоръ и неправда, а какъ-то прiятно. А тутъ еще кругомъ непрiятности, кажется, все девушки решились сделаться актрисами и прогнать насъ, старухъ. Есть и таланты... Пора, значитъ, закрывать лавочку.

Кучеръ зналъ, куда везти господъ, и осадилъ взмыленную тройку у ярко освещеннаго подъезда "Кружала", надъ которымъ горелъ электрическiй "глазъ". Было часовъ десять вечера, въ сущности самое раннее время, когда настоящая публика еще не показывалась. Еще въ передней охватила специфическая атмосфера загороднаго кабака. Бургардтъ взялъ ложу въ бэль-этаже, где можно было сидеть не на глазахъ у публики. Залъ, уставленный столиками, былъ еще на половину пустъ. Певцы и певицы слонялись безъ дела по корридорамъ. На эстраде довольно скверно игралъ какой-то дамскiй оркестръ. У входа въ ложу Бургардта догнала молоденькая цыганка и проговорила:

- Хорошiй баринъ, позолоти ручку...

Бачульская спряталась въ глубине ложи и шепнула Бургардту:

- Напротивъ насъ, въ ложе Шура и Васяткинъ.

- Что-же, они намъ не мешаютъ, - равнодушно ответилъ Бургардтъ.

Шура была одета, какъ кокетка - пестро и вызывающе. Она раскланивалась съ кемъ-то изъ офицеровъ въ ложе напротивъ, прикрывая нижнюю часть лица вееромъ. Брильянты горели у нея въ ушахъ, въ волосахъ, на шее, на рукахъ. Сахановъ не безъ основанiя съ острилъ по ея адресу, что природа сделала ошибку, не давъ ей две шеи и по шестому пальцу на каждой руке. Васяткинъ узналъ Бургардта и напрасно старался разсмотреть его даму, прятавшуюся въ глубине ложи. Бургардтъ случайно занялъ знаменитую красавинскую ложу, куда со сцены посылались самые любезные поклоны и воздушные поцелуи. Недавнiе красавинскiе прихлебатели еще не теряли надежды, что въ этой ложе въ одинъ прекрасный вечеръ опять появится меценатъ.

После дамскаго оркестра на сцене начался дивертисментъ, и публика сразу оживилась. Бургардть давно не бывалъ въ общественныхъ местахъ и, глядя сверху на кабацкую публику, почувствовалъ приливъ гнетущей тоски.

- Что-же это такое?!-- вслухъ возмущался онъ. - Прежде всего - неприлично... И публика, и артисты, и вся обстановка - все неприлично. И тоска, тоска, тоска...

Бачульская испытывала приблизительно такое-же настроенiе и ответила:

- Поедемте домой, Егорушка.

- Отлично. Мы поужинаемъ у Палкина.

Они вздохнули свободнее, когда вышли изъ "Кружала". Въ ушахъ Бургардта еще стоялъ неистовый визгъ и дикое уханье цыганскаго хора. А, ведь, когда-то все это нравилось и даже очень нравилось, какъ нравится сейчасъ оставшейся публике.

А какъ было хорошо, когда отдохнувшая тройка вихремъ полетела обратно. Поднялся легкiй ветерокъ и засыпалъ снежной пылью, садившейся на лицо ледяной паутиной. Навстречу летели другiя тройки, забрасывая комьями снега. Бургардть вдыхалъ морозный воздухъ всей грудью, точно хотелъ сбросить съ себя кабацкую тяжесть.

- Марина Игнатьевна, вамъ хорошо?

- Да...

Онъ сделалъ паузу и прибавилъ:

- И мне тоже... И хорошо, и какъ-то страшно. У меня ныньче чувства двоятся... да... И мне кажется иногда, что я схожу съ ума. Да...

- Перестаньте, Егорушка... Просто нервы.

- Нетъ, побольше, чемъ нервы. Представьте себе, какой недавно случай со мной вышелъ. Вотъ вы давеча сказали о Бахтереве, а мне это было непрiятно. Вы тутъ совсемъ не причемъ... Онъ какъ-то прiехалъ ко мне... вечеромъ... Я его люблю вообще, какъ порядочнаго и добраго человека, но особенно близкихъ отношенiй у насъ не было никогда. А тутъ, представьте себе, сидимъ мы въ кабинете, и я открываю ему душу, да такъ, какъ никому-бы не открылъ. Онъ слушаетъ меня и, видимо, ничего не понимаетъ... А когда онъ ушелъ, я его возненавиделъ, возненавиделъ за собственную истеричную болтливость.

Сделавъ паузу, Бургардтъ прибавилъ: