Падающие звезды (старая орфография)
Глава VIII

VIII.

За завтракомъ Бургардтъ старался воздержаться отъ напитковъ, но все-таки для поправки выпилъ рюмки три водки и бутылку пива. На лице у него выступили красныя пятна, а глаза подернулись пьяной влагой. Аниту всегда возмущало такое поведенiе отца, темъ более, что миссъ Гудъ, свято храня традицiи доброй старой Англiи, относилась къ пьянству мужчинъ совершенно равнодушно. По ея мненiю, настоящiй мужчина и не можетъ не пить, потому что алкоголь убавляетъ избытокъ физическихъ силъ, который делаетъ мужчинъ несправедливыми, а потомъ выпившiй мужчина всегда добрее и если у него есть жена, то онъ на другой день проситъ у нея прощенiя!

- Папа, довольно!.. решительно заявила Анита, когда отецъ потянулся къ графинчику съ коньякомъ. - Это ужъ лишнее...

Бургардтъ посмотрелъ на нее, на эту некрасивую маленькую женщину, и засмеялся.

- Анита, ты знаешь, что я люблю пить кофе съ коньякомъ, - оправдывающимся тономъ заявилъ онъ.

- Нетъ, не будетъ... - съ капризной настойчивостiю избалованной женщины заявила Анита и поставила графинъ съ коньякомъ на свою тарелку. - Ничего не будетъ...

- Да?

Бургардтъ вскочилъ и, улыбаясь, зашагалъ по столовой. Какъ все женщины напоминаютъ одна другую, и Анита поступаетъ съ нимъ, какъ женщина. Бургардту захотелось сказать ей что нибудь непрiятное, какъ иногда позволяютъ себе мужчины говорить самымъ любимымъ женщинамъ, онъ остановился и, глядя въ упоръ на Аниту и продолжая улыбаться, проговорилъ:

- А съ какой удивительной красавицей я вчера познакомился, Анита... Представь себе... Впрочемъ, вероятно, она сегодня будетъ вечеромъ...

Шипидинъ поднялся и досказалъ за него:

- Следовательно, Егоръ Захарычъ, довольно... Да, довольно. Анита, вы можете не слушать... А еще лучше, если мы уйдемъ въ кабинетъ.

Мисъ Гудъ вся насторожилась, предчувствуя какую-то опасность, хотя и не могла понять, въ чемъ дело. Ей всегда не нравился тонъ, какимъ говорилъ "человекъ съ мешкомъ", и она не понимала, какъ Егоръ Захарычъ могъ допустить такое неуваженiе къ себе. Ведь онъ хозяинъ дома, во-первыхъ, знаменитый художникъ, во-вторыхъ, и человекъ съ большимъ общественнымъ положенiемъ, въ-третьихъ, а "человекъ съ мешкомъ" просто человекъ съ мешкомъ. Миссъ Гудъ давно жила въ Россiи, но многое для нея оставалось непонятнымъ. Старушка только пожала плечами, когда Шипидинъ взялъ Егора Захарыча подъ руку и увелъ его изъ столовой.

- Следовательно, это невозможно... - ворчалъ Шипидинъ. - Это уже распущенность... да! Есть вещи, о которыхъ нельзя говорить съ девочками-подростками.

- Ахъ, оставь, пожалуйста, - смеялся Бургардтъ. - Аниту трудно чемъ нибудь удивить, и я просто хотеле ее подразнить. Она делается умнее, когда сердится...

Человекъ Андрей виделъ, какъ барышня Анита огорчила родителя и поэтому протащилъ незаметно изъ буфета въ кабинетъ бутылку любимаго барскаго ликера и для потехи поставилъ две рюмки. Въ семейныхъ делахъ онъ всегда, конечно, былъ на стороне барина, темъ более, что по личному горькому опыту отлично зналъ все муки тяжелаго похмелья.

- Вотъ и отлично, - похвалилъ его Бургардтъ, наливая рюмку бенедектина.

Шипидинъ отвернулся и началъ разсматривать заголовки стоявшихъ въ шкафу книгъ. Все это были роскошныя изданiя на разныхъ языкахъ, главнымъ образомъ, конечно, по вопросамъ искусства. Тутъ были и последнiя новости, которыхъ онъ еще не видалъ.

- Брось... все это хламъ... - заметилъ Бургардтъ, когда онъ взялъ французскую книгу о прерафаэлитахъ. - Не стоитъ...

- Интересно, что думаютъ въ Европе...

- Глупости думаютъ... Поверь мне, что все это такъ. Да, глупости... импрессiонисты, прерафаэлиты... Ну, какъ ихъ еще тамъ... Вообще, декадентство, символизмъ, пунктуализмъ и сапоги въ смятку.

право на существованiе, Даже ошибки здесь приносятъ пользу, какъ своего рода реактивъ для отысканiя истины...

- Истина? Ха-ха...

Шипидинъ только теперь заметилъ, что Бургардтъ совершенно пьянъ, и съ сожаленiемъ посмотрелъ на него черезъ плечо.

- Ты меня жалеешь, Гриша?-- изменившимся тономъ спросилъ Бургардтъ, поймавъ этотъ взглядъ. - Да, я пьянъ... Только пьянъ не виномъ, какъ ты думаешь, а пьянъ вчерашнимъ вечеромъ, пьянъ этой чудной белокурой головкой, этими девичьими чистыми глазами, этой немой загадкой, живымъ сфинксомъ...

Охваченный бурей мешавшихся въ голове мыслей, Бургардтъ крепко обнялъ друга детства и целовалъ его, причемъ последнiй имелъ удовольствiе чувствовать, какъ по его лицу и бороде катятся чужiя слезы.

- Милый... дорогой... - шепталъ Бургардтъ, приходя въ "исповедальное" настроенiе, которое являлось у него после каждаго сильнаго кутежа. - Я тебе скажу все... и только тебе... да. Потому что ты одинъ поймешь меня...

Именно это покаянное настроенiе Шипидинъ и не любилъ, потому что припадки самоуничиженiя сменялись съ сумасшедшей быстротой нелепой гордостью и буйствомъ. Въ этой последней стадiи Бургардтъ билъ себя кулакомъ въ грудь и выкрикивалъ неистовымъ голосомъ: "Я - Бургардтъ... Понимаете?!. Меня знаетъ вся Европа. Да!.. Я... я..." Эти моменты бешенства вызывались обыкновекно самыми ничтожными причинами, предусмотреть и устранить которыя было невозможно. Сейчасъ Бургардтъ находился еще въ первой стадiи и заставилъ друга во второй разъ выслушать все, что происходило вчера, до роковой встречи съ немой англичанкой включительно.

- Следовательно, я все это уже слышалъ... - уверялъ Григорiй Максимычъ, защищаясь обеими руками отъ новаго покушенiя на объятiя и поцелуи. - Да, слышалъ... И, представь, что все это совсемъ не такъ интересно, какъ ты думаешь.

Въ помутившихся глазахъ Бургардта блеснуло бешенство и его кулаки сжались, но эта буря разрешилась улыбкой.

- Нетъ, постой, Гриша... Ты меня долженъ выслушать. Да... Если бы ты зналъ, какъ я себя презираю...

- Следовательно...

- Нетъ, нетъ... Меня и другiе презираютъ, но они глупы и не понимаютъ, какъ и за что меня следуетъ презирать. Что я такое, ежели разобрать? Завтра я протрезвлюсь, буду работать, и все меня будутъ уважать. Но это еще хуже... Зачемъ я буду красть чужое уваженiе? Нетъ, мало этого: у меня есть свои завистники... Они приходятъ ко мне въ мастерскую и завидуютъ. Да, завидуютъ... А я делаю видъ, что этого не замечаю и лгу каждымъ движенiемъ, каждымъ взглядомъ. Дескать, посмотрите, каковъ есть Бургардтъ, знаменитый Бургардтъ... Ха-ха! А никто и не подозреваетъ, что знаменитый Бургардъ просто покойникъ, настоящiй покойникъ... И господа черви точатъ его еще за-живо, и онъ трогательно старается ихъ не замечатъ. Боже мой, Боже мой, если-бы только они знали...

Схвативъ Шипидина за руку, онъ прибавилъ другимъ тономъ:

- Ты виделъ Аниту? Виделъ милейшую замороженную англичанку? Разве это жизнь? Разве я не понимаю, что это неудачная имитацiя жизни и что я создалъ ее собственными руками... Ты только подумай, что я уверенъ, что я люблю свою Аниту и даже самъ иногда умиляюсь надъ этой мыслью. А между темъ... Ты одинъ понимаешь, что я - мужикъ, настоящiй мужикъ, которому место на огороде. Можетъ быть, я и скульпторомъ сделался только потому, что съ ранняго детства больше всего любилъ устраивать чучела на грядахъ съ клубникой... Все явленiя связаны между собой невидимыми нитями, и переходъ отъ огородныхъ чучелъ къ статуямъ изъ каррарскаго мрамора совсемъ ужъ не такъ великъ. И сейчасъ меня очень часто гложетъ чисто мужицкая тоска о потерянномъ мужицкомъ рае... Не смейся надо мной, это совсемъ не фраза, потому что ведь я говорю объ Аните. Она была бы въ тысячу разъ счастливее, если бы родилась дочерью простого огородника... Понимаешь? Какъ это хорошо у Некрасова сказано: "Намъ съ лица не воду пить..." Да!.. Онъ былъ правъ, потому что понималъ народную душу. Тутъ дело совсемъ не въ лице, а въ человеке, въ душе, которую мы съ такой трогательной систематичностью вырываемъ изъ нашихъ детей, какъ сорную траву. Мне делается больно, когда я начинаю думать о дочери...

- Следовательно...

знать... Храни тебя Богъ! Это я такъ... съпьяна... Мы - антиподы. Единственное живое звено между нами это - человекъ Андрей, который кралъ съ моимъ отцомъ ягоды у твоего отца. Впрочемъ, последнее - тайна... Представь себе, это его пунктикъ и онъ на этомъ основанiи, вполне логично по моему, ненавидитъ тебя... Ахъ, да, позволь, къ чему все это я говорю?

Бургардтъ приселъ къ столу и схватилъ себя за голову, точно руками хотелъ распутать свившуюся въ клубокъ нить своихъ мыслей. Потомъ онъ вскочилъ, стремительно обнялъ друга и заговорилъ, быстро роняя слова:

- Вспомнилъ... Да! Марина мне еще вчера сказала, что мне не чемъ любитъ... И она была права... Съ ней бываетъ что-то вроде припадковъ ясновиденiя. Да, мне не чемъ любить, а любовь - это все творчество... Ты понимаешь? Ведь, наверно, влюбленный человекъ изобрелъ паровую машину, шведскiя спички, телескопъ, спектральный анализъ, все чудеса техники и величайшiя проблемы науки, а въ недалекомъ будущемъ еще разъ влюбится и откроетъ секретъ воздухоплаванiя. Да, я въ этомъ убежденъ! Я это, наконецъ, испыталъ на самомъ себе... Гриша, а ты былъ когда нибудь влюбленъ?

- Следовательно, нетъ!-- довольно резко ответилъ Шипидинъ и отвернулся къ окну. - Я любилъ - да, но ваша влюбленность - чувственное помешательство. Оно сейчасъ-же падаетъ, какъ только чувственный голодъ получаетъ свое удовлетворенiе. У васъ нетъ истинной любви, потому что нетъ истиннаго уваженiя къ женщине, какъ къ человеку. Все вы - чувственники и смотрите на женщину нечистыми глазами, поэтому и ваше хваленое искусство не чисто...

- Ахъ не то, совсемъ не то, Гриша! Я понимаю, ценю и уважаю вашу монашескую любовь, а ты не хочешь понять нашей!.. Представь себе то ощущенiе... да, вчера... Когда я ее увиделъ, меня точно что осенило... Понимаешь? Больше уже ничего не существовало, и я самъ не существовалъ, охваченный светлымъ облакомъ грешнаго чувства... Это былъ моментъ откровенiя и счастливыхъ слезъ, моментъ великаго гнева и покаянiя... Душа росла съ жаждой искупленiя... Боже мой, я готовъ отдать всю свою жизнь, чтобы такой моментъ повторился...