Падающие звезды (старая орфография)
Глава XXXVIII

XXXVIII.

Вернувшись въ Петербургъ, Шипидинъ засталъ Бургардта дома. Анита, видимо, дулась на отца и поднимала брови, когда онъ съ ней заговаривалъ, - поднимать брови она выучилась у Гаузера. Бургардтъ очень обрадовался старому другу и особенно крепко пожалъ его мозолистую руку.

- Следовательно, я былъ у Красавина, - объяснялъ Шипидинъ, не замечая, какъ эта фамилiя передернула Бургардта. - Странный человекъ, вообще...

Взъерошивъ волосы, Бургардтъ проговорилъ задыхавшимся шепотомъ:

- Григорiй Максимычъ, ради Бога, не произноси въ моемъ доме этой проклятой фамилiи! Я тебя прошу...

Шипидинъ спокойно посмотрелъ на взволнованнаго друга, пожалъ плечами и заговорилъ о нынешнемъ урожае.

Весь вечеръ прошелъ какъ-то тяжело, и Шипидинъ не могъ понять, въ чемъ дело и что случилось. Они поужинали почти молча, и Шипидинъ несколько разъ чувствовалъ, что Бургардтъ какъ-то особенно пристально смотритъ на него.

"Охъ, ужъ эти господа художники", - думалъ Шипидинъ, молча отодвигая отъ себя ломоть "кроваваго ростбифа", который ему предложила миссъ Гудъ изъ особенной любезности, какъ самому старому другу дома.

Анита по англiйски объяснила гувернантке, что Шипидинъ вегетарiанецъ, и та успокоилась, хотя весь вечеръ смотрела на удивительнаго господина, который можетъ отказаться отъ куска кроваваго дымящагося ростбифа.

Бургардтъ имелъ усталый видъ и рано отправился спать къ себе въ кабинетъ. Человекъ Андрей приготовилъ Шипидину постель въ мастерской.

- А где Гаврюша?-- спрашивалъ Шипидинъ, раздеваясь.

- Куда-то уехалъ. Онъ у насъ на господскомъ положенiи. Летомъ все господа разъезжаются и нашъ Гаврило тоже... туда же, за настоящими господами тянется.

Все это человекъ Андрей объяснялъ ироническимъ тономъ, потому что въ Гаврюше виделъ своего брата мужика, который совсемъ не по чину забрался въ барскiе хоромы. Шипидинъ только посмотрелъ на него и ничего не ответилъ. Онъ захватилъ съ собой изъ кабинета наудачу еще неразрезанную французскую книгу какого-то неизвестнаго автора и приготовился почитать на сонъ грядущiй. Въ самомъ деле, что делается тамъ, въ Европе, какъ тамъ люди думаютъ, что говорятъ и что делаютъ. Ему хотелось мысленно уйти отъ окружающей русской действительности, где такъ все перепуталось и смешалось. Но чтенiе сегодня какъ-то не вязалось и, машинально пробегая глазами строчку за строчкой, Шипидинъ все время не могъ отвязаться отъ мысли о Красавине и сегодняшнемъ разговоре съ нимъ. Между прочимъ, онъ припомнилъ статью Саханова о меценате въ искусстве и понялъ, почему Бургардтъ не выноситъ даже фамилiи Красавина.

- Следовательно, оно, пожалуй, и хорошо, - думалъ Шипидинъ, стараясь опять сосредоточить свое вниманiе на книге. - Т. е. для Бургардта хорошо... Это будетъ толчкомъ для какой нибудь идейной, серьезной работы.

Шипидинъ уже хотелъ погасить свечу, какъ въ корридоре послышалось шлепанье туфель, и въ мастерскую вошелъ Бургардтъ. Онъ былъ въ тужурке и показался Шипидину бледнее обыкновеннаго.

- Ты еще не спишь?-- спросилъ онъ неизвестно для чего.

- Следовательно, не сплю...

Бургардъ прошелъ по мастерской несколько разъ, посмотрелъ на свои работы, прикрытыя холстомъ и напоминавшiя какiе-то громадные коконы, и потеръ лобъ, точно стараясь что-то припомнить. Потомъ онъ быстро повернулся и, взъерошивъ волосы, селъ на стулъ около дивана, на которомъ лежалъ Шипидинъ.

- Григорiй Максимычъ, ты сегодня сделаешься жертвой дружбы, - предупредилъ онъ, криво усмехаясь.

Шипидинъ молчалъ, предчувствуя продолженiе.

- Я знаю, что ты не любишь мои конфесьоны, - продолжалъ Бургардть, закуривая папиросу. - Но ты подвернулся въ самое подходящее время и не знаешь, какъ я тебе радъ. Да, ужасно радъ... Представь себе, я даже хотелъ ехать къ тебе въ деревню, не заезжая домой.

- Ко мне?!-- удивился Шипидинъ.

Бургардтъ вскочилъ и опять зашагалъ по мастерской. Ему такъ было трудно начать тяжелое объясненiе.

- Помнишь, какъ я тебе разсказывалъ объ этой немой англичанке, которую ты потомъ виделъ у меня?

- Да, помню...

Шипидинъ сделалъ нетерпеливое движенiе. Охъ, ужъ эти господа художники... И, ведь, въ сущности, одна скверность, скверное отношенiе къ женщине, которое на ихъ языке называется любовью. Сколько разъ Шипидинъ выслушивалъ подобные конфесьоны Бургардта съ стереотипнымъ началомъ, что онъ еще въ первый разъ въ жизни встретилъ такую необыкновенную женщину и т. д. И все это въ интересахъ искусства.

- Опять женщина? - сурово проговорилъ Шипидинъ. - Опять какая нибудь гнусность?

- Да, гнусность, - спокойно ответилъ Бургардтъ.

- А нельзя ли меня уволить отъ этой гнусности?

- Никакъ нельзя...

- Послушай, Егоръ Захарычъ, будетъ ли когда нибудь этому конецъ? Ведь у меня всего два уха.

- Будетъ и конецъ.

Шипидина поразилъ спокойный тонъ Бургардта. Это было уже что-то новое.

- Только, пожалуйста, не заставляй меня краснеть за тебя, - предупреждалъ Шипидинъ, выдерживая суровый тонъ. - Следовательно, и привычке бываетъ пределъ...

- Ничего, останешься доволенъ, - съ кривой улыбкой ответилъ Бургардтъ. - Исторiя не совсемъ обыкновенная, т. е. сама по себе она ничего особеннаго не представляетъ, но явилось неожиданно одно усложняющее обстоятельство.

- Следовательно, у васъ всегда неожиданно, - ворчалъ Шипидинъ, оправляя сваливавшееся одеяло. - Ну, я готовъ къ слушанiю...

Бургардтъ торопливо и довольно безсвязно передалъ исторiю своего последняго увлеченiя, до заключительной сцены въ Веркахъ. Когда онъ говорилъ о своемъ серьезномъ чувстве, пальцы левой руки Шипидина выбивали какую-то дробь по валику дивана.

- Да, я хотелъ жениться на ней, - говорилъ Бургардтъ.

- То-есть какъ: хотелъ? А сейчасъ?

- Имей терпенiе... И женился бы, если бы не Анита. Ты подумай, какъ я введу въ свой домъ такую мачиху?.. Ведь Анита скоро будетъ совсемъ большая девушка, да... Въ то же время я совсемъ не желалъ создавать себе фальшиваго положенiя...

- Следовательно, надо было все это бросить, - спокойно резюмировалъ Шипидинъ.

- Бросить?!.. испуганно повторилъ Бургардтъ и засмеялся. - Ты говоришь: бросить?

Бургардтъ схватился за голову и принялся шагать по мастерской.

- Разве такiя вещи бросаютъ?-- заговорилъ онъ, останавливаясь. - Ахъ, Григорiй Максимычъ, ничего ты не понимаешь, извини меня... Разве можно вынуть душу и бросить?..

- Слова, слова и слова...

- Нетъ, не слова!!. Ты ошибаешься... Ахъ, Боже мой, какая мука!...

- И это слова...

- Дай досказать до конца...

Бургардтъ селъ и, сдерживая волненiе, принялся разсказывать свою роковую поездку на Иматру. Да, онъ хотелъ серьезно сделать ей предложенiе, потому что дошелъ до такого состоянiя, когда люди перестаютъ думать о будущемъ. Она, видимо, начинала догадываться объ этомъ... Боже мой, да, ведь, она совершенный ребенокъ!.. Разве это чистое, ясное, какъ небо, лицо могло обмануть? Шипидинъ никакъ не могъ понять, почему такъ волнуется Бургардтъ, и перебилъ его:

- Она не приняла твоего предложенiя?

- Нетъ, я къ счастью не успелъ его сделать...

- Къ счастью? Следовательно, ничего не понимаю окончательно.

Когда Бургардть закончилъ свой разсказъ, Шипидинъ селъ на своей постели и забормоталъ:

- Следовательно... следовательно... да... Почему-же ты думаешь, что здесь виноватъ именно Красавинъ? Можетъ быть, простой шантажъ...

- О, нетъ, ее продала мать, получила деньги и уехала куда-то въ Вену. Она мне разсказала все откровенно... Я убью этого негодяя!..

- Онъ могъ и не знать, кого ему продаютъ...

- Нетъ, онъ зналъ... Однимъ словомъ, это самая гадкая исторiя, которую и разсказывать тяжело. Тутъ и Васяткинъ запутанъ, и Ольга Спиридоновна... Боже мой, кто бы могъ подумать? О, я имъ всемъ отомщу... Даю тебе честное слово, что я буду мстить.

- Следовательно... Да, следовательно... Что же она, то-есть что она думаетъ делать? Впрочемъ, я делаю глупый вопросъ...

казаться, что я схожу съ ума...

Шипидинъ думалъ о Красавине и только пожималъ плечами. Неужели этотъ человекъ, тосковавшiй о какой-то мистической правде, способенъ былъ пасть такъ низко? Ведь это ужасно... Такъ можетъ поступать только дикiй безсмысленный зверь, нетъ - зверь не умеетъ покупать и продавать. А потомъ, какая ужасная расплата за все поведенiе Бургардта. Что онъ будетъ теперь делать съ опозоренной любимой девушкой? Бургардтъ точно услышалъ его мысль и съ твердостью заявилъ:

- Раньше я колебался, жениться или нетъ, а теперь колебанiя не можетъ быть - я долженъ жениться...

- Чтобы отравить и себе и ей всю жизнь?

- Этого въ его отсутствiи и если мужъ при возвращенiи домой прикроетъ ее полой своей казацкой шинели - все прощается, и станица не смеетъ пикнуть. Это прекрасный обычай... Я тоже прикрываю свою любовь, свое счастье, свою жизнь!.. Я имъ всемъ покажу, что есть еще порядочные люди на свете... Не прими это за игру въ благородство. Я делаю только то, что долженъ сделать. А какiя мы, мужчины, свиньи, если разобрать.

- Знаешь, что, Егоръ Захарычъ, - заговорилъ Шипидинъ, барабаня пальцами по одеялу. - Я завтра утромъ съезжу къ Красавину. Ведь онъ не женатъ, следовательно... Однимъ словомъ, я ему все объясню...

- Нетъ, этого уже я не позволю, - горячо заговорилъ Бургардтъ, угрожающе поднимая руку. - Онъ не долженъ даже подозревать, что у него имеетъ родиться ребенекъ... Никто этого не долженъ знать!.. Понимаешь: она - моя...