• Приглашаем посетить наш сайт
    Есенин (esenin-lit.ru)

    • Без особенных прав

    БЕЗЪ ОСОБЕННЫХЪ ПРАВЪ.

    Повесть.

    I.

    Онъ проснулся съ тяжелой головой. Во всемъ теле получалось такое ощущенiе, какъ будто это тело долго, много и сильно били. Сначала онъ не узналъ ни комнаты, ни места, где находился, и брезгливо удивлялся ободраннымъ, захватаннымъ обоямъ, тусклому окну, давно небеленому потолку и темъ страннымъ iероглифамъ на стене у самой кровати, какiе остались вещественнымъ доказательствомъ счастливыхъ победъ надъ трактирными клопами его предшественниковъ.

    - Где я?-- невольно думалъ онъ, стараясь что-то припомнить.

    Въ этотъ моментъ где-то въ углу что-то такое зашипело, потомъ захрипело, и наконецъ старинные часы прокуковали десять часовъ.

    - Ага... - вслухъ проговорилъ онъ и даже улыбнулся. - Да, для начала недурно!..

    Онъ почему-то съ перваго раза возненавиделъ эту проклятую кукушку, какъ предвестницу всякихъ золъ и несчастiй. Кажется, она отнесена въ народномъ представленiи къ числу вещихъ птицъ. Впрочемъ, чортъ бы ее побралъ... Вообще, скверная птица.

    - А, чортъ, не все ли равно!..

    Онъ даже закрылъ глаза, точно стараясь представить во всей полноте свое настоящее. Человекъ, который свалился откуда-нибудь съ высоты, вероятно, испытываетъ то же самое, когда начинаетъ приходить въ себя. Да, у него было даже физическое ощущенiе этого паденiя: болело все тело... И какъ не болеть этому грешному телу, когда его тащили по железнымъ дорогамъ, на пароходахъ и наконецъ по сквернейшему Сибирскому тракту. Ему припомнилась вчерашняя ночь. О, она была безконечна... Где-то перепрягали лошадей, где-то на грязномъ постояломъ онъ пилъ чай изъ грязной глиняной чашки, а потомъ точно утонулъ въ сырой осенней ночи. Кругомъ было темно, какъ въ трубе. Онъ зналъ, что это - последняя станцiя, что далекая цель близка,-- и оставался совершенно равнодушенъ. Разве у него могутъ теперь быть какiя-нибудь "цели"? Смешное и глупое слово и больше ничего. Онъ даже сделался равнодушнымъ къ толчкамъ проклятой дороги - э, все равно!.. Потомъ онъ дремалъ, и ему казалось, что время отъ времени кто-то колотитъ его по голове,-- это онъ стукался головой о деревянную накладку почтовой телеги. Потомъ где-то замелькали желтые огоньки, потомъ где-то лаяли собаки, потомъ ямщикъ возилъ его по какимъ-то улицамъ, тщетно разыскивая "фатеру", пока наконецъ не наткнулся совершенно случайно на вновь открытые "проезжающiе номера". Опять грязь и вонь, грязный лакей, грязный номеръ, грязный воздухъ. Онъ даже не посмотрелъ, который часъ.

    - Что прикажете, господинъ?-- спрашивалъ грязный лакей какимъ-то грязнымъ голосомъ.

    Онъ съ удивленiемъ посмотрелъ на это живое олицетворенiе всяческой грязи и ответилъ равнодушнымъ тономъ:

    - Мне ничего не нужно... Понимаешь: ничего!

    - Какъ вамъ будетъ угодно-съ.

    - Мне ничего не угодно!

    - Какъ знаете-съ...

    - Я ничего не знаю и ничего не желаю знать!..

    "Вотъ такъ мудреный баринъ,-- подумалъ лакей. - Должно полагать, съ дороги его вышибло изъ разума"...

    Лежа въ постели, онъ несколько разъ закрывалъ глаза, точно старался отогнать какое-то назойливое виденiе. Потомъ онъ проговорилъ вслухъ:

    - Если бы эта несчастная Александра Ивановна не разболтала всего... о, какъ все это глупо, отчаянно-глупо, мертво-глупо!..

    женщине. Правда, что онъ проболтался ей въ такую минуту... Ведь она его такъ любила, такъ безумно целовала, и кто бы могъ подумать, что его погубитъ именно вотъ эта любящая женщина. Воображенiе, противъ воли, рисовало одну картину соблазнительнее другой. Она долго его мучила, прежде чемъ позволила себя любить. И какъ артистически мучила, какъ умеютъ мучить только очень умныя женщины, инстинктивно выкупающiя этой дорогой ценой собственное рабство. А какъ она хорошо умела любить... Стихнетъ вся, глаза примутъ испуганное выраженiе... И потомъ это зловещее молчанiе, разрешавшееся такими бурными ласками и неистовымъ восторгомъ. Какъ она умела любить, эта странная красавица. Онъ еще чувствовалъ ея крепкое холодное тело, вздрагивавшее отъ каждаго поцелуя, точно отъ электрической искры. Какъ покорно она умела потомъ смотреть въ глаза, точно вечно была виновата въ чемъ-то. И онъ ласкалъ ее, свою погибель, вздрагивалъ, когда слышалъ эти легкiе решительные шаги, и забывалъ все, когда беломраморныя руки обвивали его шею и это чистое, светлое, ясное лицо припадало къ его лицу. Да, онъ пилъ изъ этого источника, и чемъ больше пилъ, темъ сильнее хотелось еще пить.

    Прочь, вы, недостойныя воспоминанiя!.. Проклятiе всемъ женщинамъ...

    Но не было силъ отогнать роковыя воспоминанiя. Вотъ зала окружнаго суда... Вотъ приставъ вводитъ свидетельницу. Неужели это она, Александра Ивановна? Какая она жалкая и все-таки красивая. Ему бросилось въ глаза прежде всего то, что въ ея простомъ и разсчитанно-скромномъ костюме заметна обдуманность. Да, она думала именно объ этомъ костюме, когда шла въ судъ. Презренная, жалкая, ничтожная женщина, у которой самая душа точно сшита изъ разноцветныхъ тряпокъ. Вотъ она остановилась, сделала разсчитанную паузу... Боже мой, какая это была пытка!.. Каждое ея слово топило его все глубже и глубже... Она его медленно убывала. Адвокатъ несколько разъ порывался остановить ее, сбить нить разсказа, но она уже ничего не сознавала, охваченная жаждой публичной исповеди. Какой позоръ, какая пытка... О, если бы эта женщина умела молчать, если бы этотъ прелестный ротъ, съ такой жадностью целовавшiй его еще такъ недавно, никогда не раскрывался! И онъ еще никогда такъ не любилъ ея, какъ въ этотъ моментъ. Ему хотелось крикнуть: "Я ее люблю, вотъ эту женщину, которая меня сейчасъ погубила... Понимаете: люблю!" И присяжные, и судьи, и адвокаты - все понимали, что она губитъ его, и все невольно любовались этой ядовитой красотой.

    Ахъ, если бы она умела молчать!?.. Несчастная потомъ такъ горько раскаивалась и въ отчаянiи рвала на себе волосы. Но что могло значить раскаянiе такихъ натуръ? Онъ не пожелалъ ее видеть предъ отъездомъ и возвратилъ целый рядъ писемъ нераспечатанными. Для нея это было самымъ ужаснымъ наказанiемъ, потому что лишало возможности еще разъ красиво раскаяться. Онъ боялся только одного, что она бросится за нимъ въ ссылку, но, къ счастью, она этого не сделала, хотя онъ и желалъ бы теперь, чтобы она видела своими глазами его настоящее, до этой проклятой кукушки включительно. Пусть бы полюбовалась... О, женщины, женщины, ничтожество вамъ имя!-- какъ сказалъ еще Шекспиръ, хотя онъ и не былъ лишенъ некоторыхъ особенныхъ правъ и преимуществъ и не былъ сосланъ въ Сибирь изъ-за женщины.

    Да, вообще очень глупо и еще разъ: глупо.

    Онъ поднялся, потому что надоело валяться, и съ тоской посмотрелъ кругомъ. Ему нечего было делать, некуда итти... Въ окно виднелась какая-то грязная базарная площадь, на которой вязли крестьянскiя телеги. Вчерашнiй дождь продолжалъ итти съ настойчивостью разсердившагося порядочнаго человека. Онъ стоялъ у окна и удивлялся, для чего существуетъ вотъ эта дурацкая площадь, куда тащатся эти нелепыя телеги. Изъ этого раздумья его вывелъ осторожный стукъ въ дверь. Это былъ вчерашнiй коридорный.

    - Баринъ, я насчетъ документу...

    - Подождешь.

    - У насъ строго-съ.

    - Глупости.

    - Никакъ невозможно.

    - Хорошо, запиши на доске: Владимиръ Сергеичъ Маркловскiй, а документъ потомъ.

    - Слушаю-съ. А только хозяинъ сказалъ...

    - Скажи твоему хозяину, что онъ глупъ.

    - Самоварчикъ прикажете-съ?

    - Прикажу...

    Напившись чаю, мудреный баринъ отправился къ местному полицеймейстеру, чтобы предъявить ему свою особу. Онъ даже былъ радъ этому случаю: все-таки развлеченiе. Извозчиковъ не было, тротуаровъ тоже, и пришлось итти по грязнымъ улицамъ. Городишко былъ скверный до последней степени. Полицейское управленiе оказалось самымъ грязнымъ местомъ во всемъ городе. Зато полицейместеръ оказался почти джентльменомъ. Это былъ очень элегантный господинъ, хотя и съ поношенной физiономiей. Пробежавъ глазами документы Маркловскаго, онъ вскинулъ на него глазами и любезно проговорилъ:

    - Да, знаю... Читалъ въ газетахъ вашъ процессъ. Да... Что же, и въ Сибири люди живутъ. Привыкнете понемногу...

    - Плохое утешенiе...

    - Кто знаетъ, можетъ-быть, даже и понравится... Все случается... Вотъ я же привыкъ, и, право, везде можно жить. Никто васъ безпокоить не будетъ: живите, какъ хотите.

    - Кстати, вы здесь встретите некоторое общество... да. Можетъ-быть, даже знакомые но Петербургу... Соломинъ, который судился по делу о растрате, баронъ Шпрингъ, Голховскiй... У насъ образовалась маленькая колонiя изъ ссыльныхъ.

    II.

    Глухой степной городишко Чурбанскъ былъ замечателенъ темъ, что въ немъ решительно ничего замечательнаго не было, и его существованiе решительно составляло загадку. Для чего онъ былъ построенъ, для чего влачилъ свое никому ненужное существованiе? У него не было ни прошедшаго, ни настоящаго, ни будущаго. Въ другихъ городахъ есть хоть женскiй монастырь съ явленной иконой, какiя-нибудь развалины, ярмарка, какое-нибудь местное производство, въ роде выделки пряниковъ, наконецъ просто зажился какой-нибудь древнiй старичокъ, помнящiй, какъ французъ въ Москву приходилъ, а въ Чурбанске ровно ничего. У этого города не было даже окрестностей, куда купцы могли бы ездить пить чай,-- даже не было воды. Маленькая степная речонка Чурбанка летомъ совсемъ пересыхала, и жители пили колодезную жесткую воду. Всехъ обывателей полицеймейстеръ Скаловъ насчитывалъ у себя около трехъ тысячъ. Только въ последнее время Чурбанскъ несколько оживился, благодаря тому, что его избрали местомъ ссылки. Каждый новый человекъ въ Чурбанске являлся редкой находкой. Ссыльные появлялись, отбывали свой срокъ и исчезали, какъ своего рода криминальные метеоры.

    Сейчасъ въ Чурбанске проживали четверо. Благочестивый старичокъ Соломинъ, не пропускавшiй ни одной церковной службы и водившiй знакомство съ разнымъ духовнымъ чиномъ, попалъ въ ссылку за растрату банковскихъ денегъ. Онъ служилъ артельщикомъ и похитилъ больше ста тысячъ. Молва гласила, что все деньги целы и только припрятаны про черный день въ надежномъ месте. Все следили за Соломинымъ, когда совершится съ нимъ это волшебное превращенiе и онъ оставитъ наконецъ свою благочестивую нищету. Вторымъ номеромъ являлся благородный остзейскiй баронъ Шпрингъ, белокурый, стриженый подъ гребенку и налитый кровью, какъ клопъ. Онъ попалъ въ Чурбанскъ за то, что въ порыве благороднаго гнева застрелилъ собственнаго кучера. Баронъ, вообще, былъ помешанъ на благородстве, а поэтому ни съ кемъ не знакомился, елъ свои кровавые бифштексы, занимался шведской гимнастикой и решительно всехъ презиралъ. Только разъ онъ изменилъ самому себе и сообщилъ ссыльному инженеру Голховскому подъ величайшимъ секретомъ, что онъ, баронъ Шпрингъ, последнiй представитель самаго древняго рода меченосцевъ. Этотъ Голховскiй, кажется, самъ не зналъ, за что онъ попалъ въ Сибирь, и сильно путался въ показанiяхъ. Онъ то уверялъ, что его судили за убiйство любовницы, то разсказывалъ трогательный случай, что пострадалъ, не желая выдать друга, въ жену котораго былъ влюбленъ, то сообщалъ, что полалъ подъ какую-то внезапную ревизiю, и на его долю выпало сделаться козломъ отпущенiя. Въ действительности онъ сосланъ былъ за двоеженство. Отличительной чертой этого субъекта было то, что онъ всемъ завидовалъ - Соломину, у котораго былъ припрятанъ капиталъ, барону Шпрингу, у котораго были предки меченосцы, даже акушерке Ююкиной, сосланной за вытравленiе плода, потому что она даже въ ссылке пользовалась некоторыми преимуществами, какъ женщина. Голховскiй считалъ себя обиженнымъ судьбой и постоянно перебиралъ всю свою жизнь, какъ, где и что должно было случиться и не случилось, потому что его преследовалъ таинственный рокъ. Потомъ Голховскiй былъ неисправимый мечтатель и вечно носился съ какими-нибудь проектами, начиная съ воздухоплаванiя и кончая приготовленiемъ консервовъ изъ моркови для армiй всехъ, странъ и народовъ. Такiе консервы должны были произвести величайшiй переворотъ въ военномъ деле. Акушерка Ююкина решительно ни о чемъ не мечтала и страдала слабостью писать письма,-- каждое полученное на ея имя письмо составляло для нея величайшiй праздникъ, даже въ томъ случае, если письмо было ругательное.

    Появленiе новаго ссыльнаго, конечно, подняло на ноги всю колонiю. Первымъ узналъ новость Голховскiй, когда зашелъ въ полицейское управленiе, где сосредоточивались, вообще, все новости.

    - Маркловскiй?-- повторялъ онъ, напрасно стараясь припомнить дело, но которому этотъ гусь попалъ въ места не столь отдаленныя..

    - Что-то такое насчетъ духовнаго завещанiя и векселей,-- объяснялъ полицеймейстеръ. - Еще замешана одна дама...

    - Та-та-та... Маркловскiй... тэ-тэ-тэ!.. Помню, помню... Эта самая дама его и утопила.

    Голховскiй изъ полицiи отправился прямо къ Соломину, который выписывалъ "Сынъ Отечества". Тамъ долженъ былъ быть судебный отчетъ. Старикъ Соломинъ жилъ на квартире у Ююкиной, чему Голховскiй не могъ не завидовать - какое-то бешеное счастье скверному старичонке. Ужъ, кажется, онъ, Голховскiй, не ухаживалъ ли за Ююкиной, когда она только-что появилась въ Чурбанске, и она, съ своей стороны, тоже оказывала некоторые знаки вниманiя, а вышло такъ, что воспользовался всемъ Соломинъ. Единственнымъ утешенiемъ для Голховскаго была только мысль, что тутъ дело не въ какихъ-нибудь его личныхъ дефектахъ, а просто въ прирожденной всякой женщине прародительской хитрости,-- говоря проще, она разсчитывала забрать въ руки благочестиваго старца, другими словами, припрятанныя имъ денежки. Дело, конечно, ясно, какъ день...

    Итакъ, благочестивый старецъ сиделъ и медленно, съ чувствомъ пилъ свой утреннiй чай, къ которому отъ хозяйки полагались и домашнiе крендельки, и сибирскiя шаньги, и еще какая-то лакомая стряпня. Соломинъ имелъ привычку именно въ это врезiя прочитывать газету и не любилъ, чтобы ему мешали, а поэтому встретилъ гостя довольно сухо.

    - Мне бы газетку просмотреть... заискивающе проговорилъ Голховскiй, здороваясь. - Я вамъ не помешаю...

    - Для чего тебе газетку?-- довольно грубо спросилъ Соломинъ, поправляя очки на носу. - Что такое загорелось?

    - Да такъ... Видите ли, было дело Маркловскаго, которое разбиралось въ петербургскомъ суде съ годъ назадъ.

    - Маркловскаго? Псы маркловскiе бываютъ, а дела такого что-то не помню.

    - Нетъ, было.

    - Ну, это спроси у Аграфены Степановны.

    Зная аккуратный характеръ своего жильца, Ююкина тщательно берегла каждую бумашку, а "Сынъ Отечества" былъ подобранъ по годамъ, номеръ къ номеру, и хранился на чердаке. Кстати, Аграфена Степановна подслушала, разговоръ гостя и сама заинтересовалась.

    - Да вамъ для чего это дело?-- допытывалась она, появляясь въ утренней кофте и съ завернутыми узломъ волосами.

    - Да онъ прiехалъ вчера сюда самъ, этотъ Маркловскiй... Интересно познакомиться, что за гусь такой.

    Этого было достаточно, чтобы Ююкина съ легкостью молодой козочки полетела на чердакъ и вернулась оттуда съ пачкой газетъ. Соломинъ тоже встрепенулся.

    - Ну, читай...

    Все уселись у чайнаго стола. Голховскiй подобралъ номера, поправился на стуле, откашлялся и началъ чтенiе:

    - Гм... 1888 года, 15 ноября... да... въ составе суда... прокуроръ... защитникъ Замарай-Чистинскiй... такъ... А, вотъ: въ феврале 86 года умеръ потомственный почетный гражданинъ Кольчугинъ... после котораго осталось громадное состоянiе... съ женой онъ разошелся уже летъ двадцать... Ого!..

    Слушатели затаили дыханiе, стараясь не проронить ни одного слова. Дело въ сущности было самое обыкновенное съ подделкой духовнаго завещанiя на имя содержанки Кольчугина, Александры Ивановны Передериной.

    - И фамилiя такая... - заметила глубокомысленно Ююкина, относившаяся къ женщинамъ съ жестокостью великаго инквизитора. - Наверно, мерзавка...

    - Ну, и франтъ-то хорошъ,-- спорилъ Соломинъ. - Это ужъ последнее дело: женскiя деньги... Такихъ-то франтовъ не ссылать надо, а прямо топить въ реке. Она хоша, эта самая Александра Ивановна, изъ забвенныхъ мещаночекъ, а все-таки вотъ какъ его отзолотила.

    - И вышла дура!-- спорила Ююкина. - Только человека напрасно загубила... Онъ-то еще молодъ, ну и сделалъ глупость.

    - А векселя поддельные тоже глупость?.. Нетъ, такихъ франтовъ надо, вотъ какъ надо учить.

    Въ качестве благочестиваго человека, Соломинъ былъ строгъ къ чужимъ недостаткамъ и провинностямъ, особенно, когда въ деле замешивался какой-нибудь франтъ.

    - Да, ничего, хорошъ гусь... - резюмировалъ свое впечатленiе Голховскiй, что-то соображая про себя.

    Когда Голховскiй ушелъ, Соломинъ презрительно заметилъ:

    - Ужъ молчалъ бы лучше... Самъ-то еще похуже будетъ.

    Ююкина быстро оделась, привела себя въ порядокъ и полетела къ барону Шпрингу. Онъ удостаивалъ ее некотораго вниманiя, потому что Аграфена Степановна постигла тайны моднаго массажа и растирала левую баронскую ногу, начинавшую пошаливать.

    Баронъ жилъ отшельникомъ въ единственномъ каменномъ доме Чурбанска. Вся улица почему-то ненавидела гордаго немца, который, по мненiю сведущихъ людей, всю жизнь только темъ и занимался, что стрелялъ кучеровъ. Это былъ уже достаточно пожившiй мужчина, одевавшiйся съ претензiями совсемъ юной Германiи - носилъ лакированные ботфорты съ кисточками, на голове кукольную шелковую шапочку и хлыстъ въ рукахъ. На улицу онъ всегда выходилъ въ сопровожденiи громаднаго датскаго дога. Каждое утро улица оглашалась отчаянными воплями этой несчастной твари, которую баронъ истязалъ съ наслажденiемъ заплечнаго мастера.

    Когда, во время массажа, Аграфена Степановна передала во всехъ подробностяхъ бiографiю Маркловскаго, баронъ, не выпуская коротенькой трубочки изо рта, презрительно процедилъ:

    - Для чего вы это все разсказываете мне, мадамъ Ююкинъ?

    - Во-первыхъ, я не мадамъ, а во-вторыхъ...

    - Во-вторыхъ, все русскiе - свиньи, что весьма известно. Я хотелъ плевать... да..

    Аграфена Степановна серьезно обиделась и мысленно обругала барона индейскимъ петухомъ. Конечно, петухъ... После некоторой паузы произошла довольно бурная сцена, потому что въ Аграфене Степановне жила горячая патрiотка. Баронъ покраснелъ до корня волосъ, вскочилъ и, сжавъ кулаки, проговорилъ: ,

    - А вы - несносный, гадкiй, старый петухъ!.. Да, да, да... Потомъ отъ васъ постоянно воняетъ бензиномъ, потому что вы сами потихоньку чистите свое платье бензиномъ, а я не выношу этого запаха... Да, да, да... Вы и баронъ-то изъ бензина... бензинный...

    III.

    Новенькiй ссыльный просиделъ въ своихъ номерахъ целую неделю и решительно никуда не показывался. Онъ самъ сравнивалъ себя съ птицей, попавшейся въ западню, или съ волкомъ, котораго, посадили въ клетку. Ведь и они прячутся отъ всехъ... Больше всего онъ боялся встречи со "своими", которые уже наверно все знаютъ и все-таки будутъ выпытывать всю подноготную и тянуть жилы. О, онъ впередъ уже перемучивался и переживалъ новый позоръ, хотя, кажется, уже было бы довольно и того позора, какой былъ пережитъ... Онъ, какъ волкъ, выходилъ изъ своего логовища и подолгу бродилъ по мертвымъ и сквернымъ улицамъ мертваго городишка, точно, созданнаго съ спецiальной целью, чтобы среди этой мертвой тишины громче раздавался голосъ совести.

    Въ сущности, Маркловскiй сейчасъ переживалъ какой-то критическiй моментъ, который для самого его еще не былъ ясенъ. Вынужденное одиночество точно заставило отвалиться что-то такое, что раньше заслоняло собой все, давило и угнетало. Ведь онъ такъ давно не былъ одинъ-на-одинъ съ самимъ собой, даже въ тюрьме. Сначала ему было какъ-то неловко остаться одному, а потомъ явилось что-то въ роде привычки. Каждый вечеръ, ложась въ постель, онъ точно переживалъ всю свою жизнь и не могъ не удивляться некоторымъ пунктамъ. Неужели это былъ онъ, Маркловскiй? Да, Маркловскiй, который долженъ потерять целыхъ три года въ этой дыре, молодой, полный силъ и мечтавшiй совсемъ не объ этомъ. Да и все другiе ведь то же самое - разве кто-нибудь добивался чести попасть въ Чурбанскъ? А за всеми стоятъ еще родные, друзья, просто знакомые... Последнее было для Маркловскаго самымъ больнымъ пунктомъ, и онъ даже вздрагивалъ, когда на улице встречалъ почтальона. Хорошо еще, что о немъ, кажется, все забыли. О, это целое счастье, настоящее счастье. А время шло и шло. Маркловскiй привыкъ и къ своему грязному номеру, и къ грязному "человеку", и даже къ грязному самовару, который подавался ему утромъ и вечеромъ, хотя, съ другой стороны, оставаться "на трактирномъ положенiи" было своего рода безумiемъ. Необходимо было помаленьку отыскивать квартиру, чтобы устроиться по-семейному. Но последнее теперь ему казалось такимъ решительнымъ шагомъ, что онъ откладывалъ день за днемъ, предоставивъ все времени. И действительно случилось такъ, что все устроилось какъ-то само собой. Онъ какъ-то завернулъ въ полицiю навести какiя-то справки. Полицеймейстеръ билъ любезенъ, какъ всегда, и, когда Маркловскiй уходилъ, остановилъ его уже въ дверяхъ.

    - Г. Маркловскiй, вы, вероятно, охотникъ?

    - Да, немножко...

    - Вотъ и отлично... На-дняхъ мы отправляемся съ барономъ на тетеревиные выводки. Хотите ехать вместе? Кстати, у меня и ружье свободное найдется...

    - Что же, я съ удовольствiемъ...

    Потомъ Маркловскiй раскаялся, что такъ скоро принялъ это любезное приглашенiе, но было уже поздно. Онъ все еще не могъ освоиться съ логикой человека "не столь отдаленныхъ местъ" и поступалъ, какъ прежде, когда былъ свободнымъ.

    Когда онъ выходилъ изъ полицiи, его на лестнице догналъ какой-то лысый старичокъ, делавшiй таинственные знаки.

    - Г. Маркловскiй, г. Маркловскiй... Извините, что я васъ задерживаю. Всего на одну минуточку... Видите ли, вы живете въ номерахъ, а у меня есть комнатка свободная. Да... Такъ вотъ вы не пожелаете ли взглянуть-съ?.. Очень миленькая комнатка-съ...

    - Хорошо, я заверну какъ-нибудь...

    - Вторая Болотная улица, домъ Ушибова-съ... Тамъ ужъ знаютъ-съ. Будете довольны..

    Согласившись во второй разъ, Маркловскiй еще разъ раскаялся. Онъ забывалъ свою неволю, которая должна была научить осторожности.

    Поездка на охоту была устроена черезъ два дня. Здесь Маркловскiй познакомился съ барономъ Шпрингомъ и почувствовалъ сразу, что баронъ его возненавиделъ. Секретъ этой ненависти заключался въ двухъ обстоятельствахъ. Маркловскiй былъ въ самомъ цветущемъ возрасте, а затемъ - его костюмъ отличался настоящей свежестью. Баронъ не могъ забыть, что долженъ былъ сохранять свои костюмы при помощи бензина.

    Охота прошла очень непринужденно, благодаря захваченному полицеймейстеромъ дорожному сибирскому погребцу. Подъ конецъ полицеймейстеръ даже расчувствовался-и несколько разъ повторялъ:

    - Господа, за что же я-то сосланъ въ эту проклятую трущобу? Эхъ, если бы только не жена и не дети... Вы - холостые люди и не поймете, что это значитъ.

    Надутый баронъ отъ выпитаго шнапса покраснелъ еще больше и только разглаживалъ свои рыжiе щетинистые усы.

    - Ну, что ты молчишь?-- приставалъ къ нему полицеймейстеръ. - Бывалъ я, братецъ, въ вашихъ краяхъ и знаю ваши порядки... У васъ еще въ полной силе jus primae noctis. Да... Признайся, милашка, ведь ты любишь этакое нетронутое, свеженькое, пугливенькое? Хе-хе... Знаю твой вкусъ. Ахъ, есть тутъ одна штучка... да. Если бы у меня не жена и не дети... Однимъ словомъ, служитъ у меня при полицiи одна такая канцелярская крыса... Ушибовъ... Онъ еще деньги даетъ за тройные проценты. Скверный старичишка. Изъ сибирскихъ заседателей... Но третьему пункту уволенъ за взяточничество. Ну, такъ у него есть дочь... Прямо сказать: шманкухенъ. Только тутъ, братъ, взятки гладки... Старикъ сторожитъ ее, какъ коршунъ. Какъ это одна девушка ответила какому-то французскому маркизу: ходъ въ мою спальню черезъ алтарь...

    Эта пьяная болтовня заинтересовала Маркловскаго, и онъ скрылъ, что Ушибовъ приглашалъ его къ себе на квартиру. Подвыпившiй баронъ тоже разошелся и разсказалъ несколько пикантныхъ анекдотовъ изъ своего прошлаго. Но и въ этомъ веселье было что-то злое и непрiятное; такъ, вероятно, веселится хищная птица. Маркловскiй сдерживался и больше наблюдалъ новыхъ друзей. Хороши гуси, нечего сказать...

    выходившiй на улицу пятью окнами. Въ окна выглядывали какiе-то странные цветы, где-то трещала неистово канарейка. Маркловскiй нарочно выбралъ такое время, когда старикъ долженъ былъ находиться въ полицiи. Ему отворила дверь средняго роста блондинка, розовая и цветущая, съ детской наивностью во взгляде. Она, судя по костюму, видимо была предупреждена папашей.

    - У васъ есть свободная комната?

    - Да, есть... Угловая.

    - Папа на службе? Какъ толь... Впрочемъ, вы, можетъ-быть, сами можете показать вашу комнату?

    - Отчего же... Пожалуйте.

    Девушке было всего летъ семнадцать, и она такъ мило дичилась. Маркловскому понравилась и комната, и садикъ во дворе, и кисейныя занавески на окнахъ, и дорожки на полу - все такъ мило, просто, а главное - уютно. Да и хозяйка такая миленькая... Она густо покраснела, когда онъ мимоходомъ бросилъ ей какой-то избитый комплиментъ. Красавица не была избалована.

    - Я сегодня же перееду къ вамъ,-- заявилъ Маркловскiй. - Въ цене, надеюсь, не разойдемся...

    - Я не знаю... какъ папа...

    - Предоставьте это уже мне... Извините, не знаю, какъ васъ зовутъ?

    - Зоей...

    - А папу?

    - Игнатiй Васильевичъ...

    - Такъ и запишемъ: Зоя Игнатьевна...

    Девушка улыбнулась и какъ-то недоверчиво посмотрела на бойкаго квартиранта. Ахъ, какой бойкiй... И такой красивый. Одетъ отлично. Несмотря на свою застенчивость, девушка отлично разсмотрела все мелочи костюма новаго квартиранта и по-своему оценила ихъ. Да, сейчасъ видно, что изъ столицы прiехалъ. Не то, что наши чурбанскiе кавалеры...

    Маркловскiй самъ удивился, когда вечеромъ очутился въ своей новой квартире. Комната была небольшая, но такая уютная. Ему была приготовлена и кровать, и умывальникъ, и письменный столъ. Положимъ, что папа назначилъ за все почти столичную цену, но все это было пустяки. Главное, Маркловскiй сразу почувствовалъ себя почти дома, уютно, тепло и добродушно.

    Маркловскаго непрiятно поразило только одно: какъ онъ переехалъ, такъ белокурая хозяйка точно сквозь землю провалилась. Зато папаша надоедалъ самымъ добросовестнымъ образомъ. Его лысая голова поминутно появлялась въ дверяхъ.

    - Можетъ-быть, вы не любите герани?..

    - Нетъ, мне решительно все равно...

    - А канарейка вамъ не мешаетъ?

    - Нисколько... Хоть ворону посадите.

    - Мы ведь по-провинцiальному, ужинаемъ,-- объяснялъ онъ, врываясь въ сотый разъ. - Завтраковъ у насъ нетъ... обедъ раннiй... Можетъ-быть, вы хотите кушать у себя въ комнате?

    - Нетъ, зачемъ же... Мне прiятнее было бы вместе съ вами, если, конечно, это васъ не стеснитъ.

    - Совершенно наоборотъ...

    Къ первому ужину Зоя не показалась. Зато старикъ лезъ изъ кожи, чтобы угодить. Онъ даже вытащилъ какую-то заветную наливку, отъ которой Маркловскiй великодушно отказался. Жилецъ и не подозревалъ, что это было испытанiе.

    - Что это у васъ тамъ?.. - спрашивалъ онъ, заглядывая въ дверь соседней комнаты. - Фортепiано?

    - Да... такъ...

    Хозяинъ немного нахмурился и посмотрелъ на жильца подозрительно. Вообще, какой-то старый чудакъ, какъ решилъ про себя Маркловскiй.

    IV.

    Зоя не показывалась целыхъ три дня, что уже принимало демонстративный характеръ. Зато папаша приставалъ, какъ осенняя муха. Этотъ старый сибирскiй волкъ доходилъ до ребячества. Въ комнате жильца не осталось ни одной безделушки, которая не была бы осмотрена самымъ тщательнымъ образомъ.

    - А сколько стоитъ штучка?-- заканчивалъ обыскъ старикъ неизменной фразой, а потомъ считалъ долгомъ изумляться и долго качалъ головой, какъ фарфоровый китаецъ. - Да-съ, дороговенько... Видно, нетъ глазъ у петербургскихъ денежекъ. Позвольте Зоичке показать-съ...

    - Пожалуйста... Я даже могу предложить вамъ небольшой подарокъ, т. -е. не вамъ, а Зое Игнатьевне. Вотъ самые модные духи... Я себе выпишу другiе.

    - Ахъ, нетъ... Что вы, Владимиръ Сергеичъ. Вещь дорогая, а Зоичко ничего еще не понимаетъ. Знаете, я ее не балую...

    Скрывавшаяся маленькая хозяйка заинтриговала жильца не въ шутку, потому что все это делалось, вероятiю, по приказанiю родителя. Вместе съ темъ, она невидимо наполняла собой решительно весь домъ. Маркловскiй съ утра слышалъ ея легкiе шаги, деловую суету, шелестъ юбокъ, переговоры съ кухаркой. Девушка заботилась о немъ, и присутствiе ея маленькой женской руки чувствовалось на всемъ.

    Такъ прошла неделя, другая, а Маркловскiй жилъ точно въ заколдованномъ царстве. Старикъ уже надоелъ ему, и онъ старался избегать всякихъ встречъ съ этимъ идiотомъ. Делалось скучно, особенно по вечерамъ, когда затихалъ дневной шумъ, и Вторая Болотная въ десять часовъ вечера засыпала отъ одного конца до другого.

    Гости въ ушибовскомъ домике почти не появлялись, за самыми редкими исключенiями, когда завертывали какiе-то таинственные люди, съ которыми старикъ запирался у себя въ кабинете. Какъ онъ догадывался, это были его клiенты, вероятно, приходившiе клянчить какую-нибудь отсрочку но векселю или вносить тройные проценты. Что же, дело известное... Только разъ, незадолго до обеда, Маркловскiй услышалъ незнакомый женскiй голосъ и даже женскiй смехъ. Гостья что-то выспрашивала хозяйку, чемъ-то возмущалась, уговаривала и вполголоса давала какiе-то таинственные советы". Маркловскiй нарочно вышелъ въ залу и встретился съ самой Аграфеной Степановной.

    - Имею честь рекомендоваться: Ююкина...

    - Очень прiятно...

    - Ну, это меня не касается, прiятно вамъ или непрiятно, молодой человекъ, а вотъ не хорошо то, что вы избегаете всехъ и прячетесь, какъ кротъ въ своей норе... Да. Я женщина прямая... Ужъ извините, такая уродилась.

    - Я?!.

    - Да, вы, вы...

    - Нетъ, крошка, я васъ не отпущу... Молодой человекъ, какъ вы думаете, кто долженъ первымъ начинать знакомство? Ведь вамъ, мужчинамъ, все позволено, а девушке неудобно первой знакомиться... Живете подъ одной крышей и не видите другъ друга въ глаза. Да я на месте Зои давно глаза бы вамъ выцарапала... Я сама девушка и отлично понимаю, что должна чувствовать каждая неиспорченная девица, когда ею пренебрегаютъ. И Голховскiй говоритъ то же самое...

    Маркловскому ужасно хотелось оборвать эту нахальную особу и сказать ей какую-нибудь дерзость, но онъ взглянулъ на Зою и только пожалъ плечами. Девушка смотрела на него такими умоляющими глазами. А гостья не желала ничего замечать и даже сделала попытку ворваться въ комнату Маркловскаго.

    - Мадамъ, куда вы прете?-- оборвалъ ее Маркловскiй и сейчасъ же поспешилъ поправиться: - т. -е. хочу извиниться, что моя комната не въ порядке...

    - Э, батенька, нашелъ чемъ удивить!-- нимало не смутилась Аграфена Степановна. - Я у Голховскаго даже на кровати сплю... да. Для меня мужчины не существуютъ, хотя я и девица. Да... Голховскiй говоритъ...

    - Послушайте, мне решительно нетъ никакого дела до какого-то Голховскаго...

    - Что-о?.. Извините, это не "какой-нибудь", а инженеръ Голховскiй. Вотъ сами увидите... Я васъ какъ-нибудь познакомлю.

    - А если я не желаю?

    - А если мы прiедемъ съ визитомъ?..

    - Визиты делаютъ обыкновенно прiезжiе...

    - А если прiезжiе бываютъ невежами? Нетъ, ужъ вы лучше, батенька, со мной не разговаривайте... Голховскiй сначала тоже пробовалъ спорить и даже чортовой куклой называлъ меня, а теперь ручку у меня же целуетъ. Зоичка, мужчины все одинаковы... Имъ только позволь чуть-чуть...

    Къ счастью, гостья не договорила, въ чемъ заключается чуть-чуть...

    - Ахъ, заболталась я съ вами, а мне ведь некогда... Дохнуть некогда. Во-первыхъ, заверну къ жене почтмейстера, потомъ къ протопопскому зятю, потомъ Голховскiй просилъ... Кстати, я знаю, m-r Маркловскiй, какъ вы ездили съ барономъ на охоту... Голховскiй тоже очень любитъ охоту, но у него нетъ своего ружья.

    Маркловскiй возненавиделъ этого инженера Голховскаго, который не сходилъ съ языка Аграфены Степановны. Должно-быть, такой же нахалъ. Это предположенiе разсмешило Зою до слезъ.

    - Онъ такой... - объяснила она. - Ну, совсемъ простой и даже на инженера совсемъ не походитъ. Бегаетъ на посылкахъ у Аграфены Степановны. Она ведь тоже добрая... Только болтаетъ очень много.

    - Вообще, очень милая особа, но всемъ признакамъ.

    - Нетъ, не говорите такъ. Вы ведь ея совсемъ не знаете... Аграфена Степановна о всехъ хлопочетъ и всемъ помогаетъ. Одинъ баронъ чего стоитъ... Она много терпитъ отъ него.

    Зоя опять не показывалась несколько дней, предоставивъ жильца въ жертву любопытному папаше.

    Маркловскiй даже пожалелъ, что оставилъ свой грязный трактирный номеръ. Ведь эта трактирная грязь такъ гармонировала съ его внутреннимъ настроенiемъ... А теперь извольте отражать всякими правдами и неправдами нападенiя полицейскаго папаши. Вотъ проклятый старичишка навязался! Отъ любопытныхъ штучекъ и вещицъ, когда этотъ матерiалъ въ достаточной мере исчерпался, Ушибовъ сосредоточилъ все вниманiе на ихъ владельце и принялся постепенно производить настоящее следствiе. Кто родители - помещики? Очень хорошо. Богатые бывали прежде помещики, хотя все и прожили. А где изволили получить образованiе? Въ лицее? Очень прiятно... Такъ папаша померли? Какъ жаль... Да, нынче молодые люди мало уважаютъ родителей. А можетъ-быть, у васъ есть какая-нибудь богатая тетка старушка? Вдругъ умретъ и все вамъ оставитъ... Бываютъ такiя добрыя женщины. И т. д., и т. д.

    Оставаясь одинъ, Маркловскiй считалъ себя счастливымъ, потому что могъ сколько угодно думать о странной девушке, которая положительно ему нравилась. Это была какая-то царевна-недотрога изъ детской сказки... Знакомство, не считая случайныхъ встречъ, положительно не вязалось. Въ качестве опытнаго человека, Маркловскiй пускалъ въ ходъ самыя решительныя средства. Во-первыхъ, онъ предлагалъ Зое книги изъ своей походной библiотеки и могъ только пожалеть, что она не можетъ читать по-французски; затемъ онъ прикидывался удрученнымъ, разочарованнымъ, больнымъ - все было напрасно. А ведь онъ могъ прекрасно воспитать эту девочку, т. -е. дать ей именно те знанiя, какiя только и делаютъ женщину настоящей женщиной. О, у него былъ въ этомъ отношенiи вполне достаточный опытъ... Только разъ онъ сумелъ заинтересовать странную девушку, когда случайно поместился за разстроенное фортепiано, очевидно, принятое отъ кого-то въ закладъ, и сыгралъ несколько вальсовъ. Онъ сделалъ это машинально и очень удивился, когда, обернувшись, увиделъ стоявшую въ дверяхъ Зою.

    - Да...

    - Хотите, я васъ буду учить?

    Девушка засмеялась и убежала, а черезъ два дня фортепiано оказалось запертымъ на ключъ. Конечно, последнее было дело предусмотрительнаго полицейскаго папаши.

    Прошелъ месяцъ, прошелъ другой, а дела Маркловскаго находились въ томъ же положенiи, за исключенiемъ скуки, которая сделалась ожесточеннее. Онъ такъ же гулялъ только по вечерамъ, когда стемнеетъ, такъ же упорно не желалъ ни съ кемъ знакомиться и такъ же не могъ добиться той близости, на которую имеетъ право всякiй квартирантъ. Зоя упорно его избегала.

    О своемъ прошломъ Маркловскiй старался не думать, какъ проснувшiйся человекъ старается забыть тяжелый сонъ. Нетъ прошлаго, какъ нетъ и настоящаго. Все дело въ томъ, чтобы потерять какъ-нибудь целыхъ три года. Вотъ уже прошло целыхъ четыре месяца, следовательно остается всего два года восемь месяцевъ, т. -е. 139 недель, или 973 дня, или 23352 часа. Если выкинуть изъ нихъ третью часть на сонъ, то остается все-таки 93 недели, или 647 дней, или 15568 часовъ бодрствованiя. Получалось все-таки много времени, которое приходилось убивать. Каждый часъ здесь являлся какимъ-то врагомъ. И въ то же время настоящее не существовало. Маркловскiй любилъ по целымъ днямъ лежать на диване и мечтать о будущемъ... Ведь у каждаго человека есть будущее, по крайней мере смутная мечта о немъ. Отчего бы, напримеръ, ему не жениться на Зоичке? Онъ уже виделъ ее настоящей женщиной, сформировавшейся, спокойной и немного брюзглой, потому что у нея уже есть дети, его дети... Мальчикъ, и девочка,-- нетъ лучше два мальчика и одна девочка. И все они походятъ на него, Маркловскаго. Потомъ девочка совсемъ уже взрослая, а состарившаяся Зоичка ищетъ ей жениховъ. Ушибовъ давно умеръ, оставилъ имъ небольшое состоянiе, а Маркловскiй совсемъ забылъ свое прошлое.

    А Александра Ивановна? Эта мысль, какъ брошенный въ воду камень, разбивала всякую иллюзiю... Маркловскiй виделъ это улыбавшееся лицо и слышалъ презрительный голосъ:

    - Такъ вы вотъ какой, Владимиръ Сергеевичъ?.. А что вы мне говорили тогда, обманщикъ?..

    V.

    Прошелъ целый годъ. А Маркловскiй продолжалъ отсиживаться въ своей комнате и упорно не желалъ знакомиться ни съ кемъ изъ ссыльныхъ. Примеръ выходилъ самый возмутительный, какъ заявляла во всеуслышанiе Ююкина. Где же это видано? А потомъ какой примеръ для другихъ, т. -е. для следующихъ "не столь отдаленныхъ"?.. Наконецъ, въ переводе "на языкъ простыхъ копеекъ", поведенiе Маркловскаго имело уже демонстративный характеръ, и подъ нимъ скрывалось презренiе ко всемъ "не столь отдаленнымъ", въ полномъ составе. Въ теченiе года въ Чурбанскъ прибыли еще двое новыхъ лицъ - вдова коллежскаго секретаря Молодцова, присужденная въ ссылку за ростовщичество, и капитанъ Скаблинъ - за вытравленiе где-то какихъ-то "водяныхъ знаковъ". Новички сразу примкнули къ колонiи "не столь отдаленныхъ", какъ свои кровные, и не думали задирать носа и вообще фордыбачить.

    Всехъ больше, конечно, негодовала и возмущалась Ююкина, потому что, несмотря на самыя отчаянныя средства, принятыя ею, Маркловскiй не желалъ сдаваться на капитуляцiю. Она была у Зои разъ десять, и онъ каждый разъ запирался въ своей комнате; она нанесла ему визитъ вместе съ Волховскимъ - онъ не ответилъ на визитъ, и т. д. Что же это такое? За кого онъ считаетъ себя и за кого принимаетъ остальныхъ? Принцъ какой-то. Нужно заметить, что каждый "новичокъ" проходилъ приблизительно одинъ и тотъ же путь. Во-первыхъ, его принимали съ распростертыми объятiями и на первое время оказывали всякiе знаки вниманiя; во-вторыхъ, призретый "новичокъ" размякалъ и делалъ кому-нибудь полное признанiе въ томъ, что его привело въ места не столь отдаленныя, причемъ оказывалось самымъ несомненнымъ образомъ, что новичокъ пострадалъ самымъ невиннымъ образомъ, и что его погубилъ какой-нибудь ядовитый прокуроръ или оплошность зазевавшагося защитника, или "составъ" присяжныхъ, или закосневшiй въ злобе на все человечество следователь, у котораго какъ разъ передъ этимъ именно деломъ сбежала жена. Новичокъ самъ верилъ въ свою невинность,-- какъ же могли не верить другiе? Темъ более, что каждый тоже пострадалъ невинно, благодаря роковому стеченiю обстоятельствъ. Ну, скажите на милость, разве Аграфена Степановна способна была устроить что-то въ роде фабрики ангеловъ? Конечно, вздоръ, хотя фабрики ангеловъ и существуютъ, она даже могла бы назвать имена, но ведь мало ли что делаютъ другiе, именно те другiе, которые остаются целы и невредимы и выходятъ сухими изъ воды. Вторымъ перiодомъ, после того какъ невинность такого новичка санкцiонировалась общественнымъ мненiемъ, было то, что онъ вдругъ оказывался совсемъ не темъ, за что выдавалъ себя. Открывалось это обыкновенно совершенно случайно и всехъ смущало. Но открытiя такого сорта касались обыкновенно самой сущности человеческой души, особенно, когда новичокъ выкидывалъ какую-нибудь непредвиденную штуку - получалъ съ почты чужiя деньги, кралъ какую-нибудь ценную вещь у товарища по несчастiю, а чаще всего писалъ на всю колонiю самый невозможный доносъ. За такую пакость новичокъ извергался изъ общества своихъ, некоторое время мыкалъ самое грустное существованiе и кончалъ обыкновенно темъ, что приносилъ повинную, подвергался испытанiю и делался уже настоящимъ "не столь отдаленнымъ". Ссыльные ссорились, враждовали между собой, делились на партiи и все-таки не могли жить другъ безъ друга.

    Исключенiе представлялъ собой одинъ Маркловскiй.

    Это было обидно. Аграфена Степановна раздумывала о немъ целый годъ на все лады и наконецъ пришла къ заключенiю. Для нея вдругъ все сделалось яснымъ, яснымъ, какъ белый день. Она даже нарочно въ неурочное время побежала къ барону Шпрингу и, задыхаясь отъ волненiя, заявила:

    - Маркловскiй-то, хорошъ...

    - А что случилось?-- невозмутимо процедилъ баронъ, точно вместо зубовъ у него былъ устроенъ деревянный тынъ. - Укралъ что-нибудь?

    - Хуже... О, несчастный!..

    - Именно?

    - Погибшiй человекъ... Я бы его повесила своими руками. Представьте себе, чемъ онъ занимается... Онъ... онъ влюбился.

    - О?! Въ тебя влюбился?..

    - Тьфу!.. Тоже и скажетъ немецкiй петухъ... Да я бы.... ну, однимъ словомъ, въ девчонку влюбился, которая ему годится въ дочери. Онъ живетъ у этого полицейскаго крючка Ушибова...

    Вся ссыльная колонiя волновалась въ полномъ составе, и все почему-то считали нужнымъ негодовать на Маркловскаго, точно онъ сделалъ какое-то преступленiе. Волховскiй теперь каждый день нарочно проходилъ подъ окнами ушибовскаго дома, чтобы убедиться лично въ совершившемся факте. Аграфена Степановна тоже приняла свои меры. Что ожидало впереди неопытную бедную Зоичку? Ведь она ребенокъ, совершенный ребенокъ... Ведь для всехъ ясно, что Маркловскiй крутитъ девчонке голову съ единственной целью, чтобы подобраться къ ушибовскимъ капиталамъ. Кто же этого не видитъ?.. И старикъ совсемъ выжилъ изъ ума - пустилъ козла въ огородъ. Аграфена Степановна сочла своимъ священнымъ долгомъ все-таки предупредить этого стараго дурака, но встретила неожиданный отпоръ.

    - А вамъ-то, мадамъ, какая печаль приключилась?-- довольно грубо спросилъ Ушибовъ, прищуривая одинъ глазъ. - Ни съ котораго бока это самое васъ не касается...

    Маркловскiй, действительно, влюбился. Это случилось какъ-то такъ неожиданно, что онъ сначала удивился, а потомъ даже испугался. Онъ, пропитанный насквозь дешевенькимъ скептицизмомъ петербургскихъ шато-кабаковъ, считалъ себя вполне застрахованнымъ отъ подобныхъ глупостей и смотрелъ на женщинъ съ легкой улыбкой самодовольнаго презренiя. Разве есть то, что называется порядочной женщиной? Хха... Есть глупыя женщины, которыя догадываются о смысле жизни, когда уже молодость прошла, есть женщины-ригористки, которымъ этотъ смыслъ въ жизни вполне заменяютъ разныя высокiя слова, есть наконецъ прямо сумасшедшiя женщины, которыя хоронятъ и красоту и молодость въ одномъ чувстве къ одному мужчине. А мiръ такъ прекрасенъ, жизнь коротка, чувства изменчивы - никто не можетъ поручиться за завтрашнiй день. Нетъ ни любви ни добродетели, а есть только глупые люди, которые всему этому верятъ. Кажется, коротко, просто и ясно... И вдругъ этотъ застрахованный отъ любви Маркловскiй, изверившiйся во всемъ, чего даже и не испыталъ,-- вдругъ этотъ Маркловскiй почувствовалъ что-то такое, что сразу захватило его всего, какъ пожаръ, отъ котораго горятъ старыя постройки еще лучше, чемъ новыя. Да, онъ влюбился, въ чемъ наконецъ вынужденъ былъ признаться самому себе. И ведь ничего особеннаго не было сказано, ничего особеннаго не было сделало.

    Перебирая все обстоятельства, Маркловскiй ничего не могъ припомнить такого, что служило бы определенной гранью, поворотнымъ пунктомъ или решительнымъ моментомъ. Все шло самымъ будничнымъ образомъ, очень скучно, какъ только можетъ итти время въ глухой провинцiи. Зоя только черезъ полгода начала выходить къ чаю и обеду, занимала свое место хозяйки и сейчасъ же скрывалась. Маркловскаго она точно не замечала, какъ не замечала окружающей ее мебели. Есть - хорошо, нетъ - тоже хорошо. Онъ пробовалъ не выходить по нескольку дней подъ рядъ, и изъ этого ничего не получилось. Зоя даже не спросила, что съ жильцомъ и где онъ пропадаетъ. Впрочемъ, разъ она поинтересовалась узнать, отъ кого онъ получаетъ такъ аккуратно письма.

    - Вероятно, отъ вашей мамы?-- сделала она предположенiе, пытливо глядя ему прямо въ глаза.

    - Вы угадали... У меня есть мать. Старушка, какъ все матери, видела во мне что-то особенное и теперь боится поверить, что я есть именно то, что я есть.

    - Мне ее очень жаль, Владимиръ Сергеевичъ.

    - И мне тоже.

    - Темъ более жаль, что въ сущности вы, вероятно, не дурной человекъ, а только крайне легкомысленный...

    Девушка говорила такимъ серьезнымъ тономъ и делала такое милое строгое лицо, что Маркловскiй даже расхохотался. Этотъ ребенокъ, кажется, собирается читать ему нотацiи... Она обиделась и ушла.

    Потомъ Маркловскiй передумалъ эту сцену и пожалелъ, что такъ глупо держалъ себя. Ему даже захотелось, чтобы она пожурила его, какъ старшая сестра. Въ сущности, она была права, хотя и не знала той жизни, которая привела его въ Чурбанскъ. О, какъ ему вдругъ захотелось разсказать ей все, исповедаться, выложить всю душу, чтобы она убедилась, что онъ, действительно, не безнадежно испорченный человекъ. Да, онъ легкомысленъ, не привыкъ къ серьезному труду, всегда думалъ только объ однихъ удовольствiяхъ, но онъ никогда не былъ злымъ и никому не желалъ вредить.

    Если раньше Маркловскiй искалъ случая поближе познакомиться съ интересной маленькой хозяйкой, причемъ у него являлись игривыя мысли, и онъ впередъ улыбался, предвкушая легкую победу, то теперь онъ просто искалъ ея общества, потому что оно было ему необходимо. Больше - день былъ потерянъ, если онъ не видалъ ея. Онъ такъ хорошо, просто и спокойно чувствовалъ себя въ ея присутствiи, точно это была его живая совесть, то зеркало, въ которомъ онъ виделъ лучшую часть самого себя. Какъ она хорошо смущалась, когда чувствовала на себе его пристальный взглядъ, какъ мило делала строгое лицо... Теперь ужъ она для Маркловскаго не была ни красивой ни некрасивой, и онъ какъ-то не могъ отделить самого себя отъ нея. Лицо было одно, именно, что онъ не могъ представить себе существованiя безъ того, чтобы вотъ эта самая простенькая провинцiалочка не освещала его день своимъ присутствiемъ...

    И все такъ просто, хорошо и ясно! Это было какое-то воскресенiе, тихое и радостное, какъ занимавшаяся весенняя заря.

    VI.

    Формальнаго объясненiя въ любви не было, да и не могло быть, потому что разве можно было выразить словомъ то, что сейчасъ чувствовалъ и переживалъ Маркловскiй. Это походило бы на то, если бы человекъ всенародно вздумалъ снять съ себя все и явиться нагимъ... Именно хорошо и было то, что чувствовалось безъ словъ, даже боялось своего названiя и было такъ полно само собой, что не нуждалось въ средствахъ внешняго выраженiя. Величайшимъ моментомъ было то, когда Маркловскiй почувствовалъ, что и сердце Зои бьется въ униссонъ съ его сердцемъ. Она приняла свою тайну съ такой чудной покорностью, впередъ готовая на все. Это было во взгляде, въ тоне голоса, въ каждомъ движенiи.

    "О, милая..." - думалъ Маркловскiй.

    Ни онъ ни она не сказали ни одного слова и любили молча, какъ герои какого-то стариннаго сентиментальнаго романа. Ни онъ ни она не думали о будущемъ и удивились бы искренно, если бы ихъ спросили, что изъ этого выйдетъ. Все было въ настоящемъ, въ томъ дне, который занимался съ зарей.

    Маркловскiй чувствовалъ себя въ ушибовскомъ доме необыкновенно хорошо и дошелъ до того, что старался угодить старику. Онъ по целымъ часамъ разговаривалъ съ нимъ о последнихъ городскихъ новостяхъ, о ценахъ на разные припасы - больное место стараго скряги - и даже занимался хозяйствомъ, т. -е. ездилъ закупать сено для коровы, кормъ курамъ и т. д. Корова и куры были слабостью Зои, и Маркловскiй не могъ ихъ не любить. Онъ теперь могъ разсказать бiографiю каждаго цыпленка и даже гордился этими знанiями, потому что это было нужно, гораздо более нужно, чемъ все остальное.

    Прошелъ целый годъ, прежде чемъ Зоя решилась переступить порогъ комнаты Маркловскаго. Это было утромъ, когда приходилъ почтальонъ.

    - Вамъ письмо... только не отъ матери, проговорила она, подавая большой конвертъ, въ которомъ по твердости и тяжести чувствовалась фотографiя.

    чувство, какая рука выводила ихъ. По тому же инстинкту девушка не уходила, пока Маркловскiй разрывалъ конвертъ и быстро пробегалъ глазами исписанный листочекъ почтовой бумаги.

    - Вотъ... - проговорилъ онъ наконецъ, подавая ей фотографiю.

    На фотографiи была снята хорошенькая девочка, летъ двухъ, пухленькая и улыбающаяся; ее портило только какое-то жесткое выраженiе лица, не свойственное возрасту.

    - Она немая... - объяснилъ Маркловскiй.

    На обороте фотографiи стояла безграмотная надпись: "отъ Адочки паночьки".

    - Это ваша дочь?-- тихо спросила Зоя.

    - Адочка? Не знаю... Впрочемъ, вотъ прочтите письмо.

    Зоя отрицательно покачала головой.

    - Мать пишетъ, т. -е. мать этой девочки, что это моя дочь...

    - И вы не имеете нрава сомневаться... Бедная девочка!.. Ахъ, какая она бедная...

    Маркловскiй сделалъ несколько шаговъ но комнате и потомъ заявилъ решительно:

    - Нетъ, вы прочтите письмо... Это нужно.

    Она безмолвно повиновалась, хотя маленькая рука и дрожала, когда, брала этотъ роковой лоскутокъ бумаги, точно въ немъ заключался смертный приговоръ.

    - Вотъ отсюда,-- указалъ Маркловскiй место въ письме, откуда следовало читать.

    Девушка прочла: "Посылаю тебе, Володя, письмо со вложенiемъ портрета нашей Адочки. Меня удивляетъ, что въ теченiе целаго года ты даже ни разу не поинтересовался ея судьбой. У меня не было адреса, и я едва раздобыла его отъ твоей сестры, которая наговорила мне по этому случаю дерзостей. Въ другое время я не перенесла бы, а теперь мне решительно все равно... Дело ведь не во мне, а въ Адочке. Ты ее оставилъ еще годовымъ ребенкомъ, когда я выдавала ее за дочь старика Кольчугина, и меня тогда еще обижало, что ты первый этому верилъ. Тогда мне это было нужно для дела, а теперь все равно. Къ несчастiю, девочка, какъ решили доктора, останется навсегда глухонемой. Сначала я плакала и убивалась, а теперь думаю, что это даже лучше. Девочка, по крайней мере, не услышитъ многаго, что ей было бы больно слышать о своихъ родителяхъ. Что она твоя дочь, а не Кольчугина - достаточно взглянуть на портретъ. Это лучшее доказательство... Бедненькая не можетъ сказать даже: папа и мама. Можетъ-быть, и это къ лучшему... Какой это отецъ, который въ теченiе целаго года даже не вспомнилъ о дочери? Лучше ужъ оставаться немушкой... А потомъ, когда вырастетъ большая, сама все пойметъ".

    Перечитавъ еще разъ письмо, Зоя посмотрела фотографiю Адочки, сравнила ее съ оригиналомъ "папы" и проговорила:

    - Да, это ваша дочь, Владимиръ Сергеичъ...

    - Вы въ этомъ уверены?

    - Больше...

    - Я вамъ разскажу все... Да, вы должны это знать.

    Она сидела бледная и покорная, въ позе человека, приготовившагося слушать. Ахъ, какъ ему было жаль ее, эту чистую, невинную душу, которой еще не коснулась ни одна капля житейской грязи. И онъ первый долженъ былъ развернуть страницу за страницей всю свою жизнь, чтобы все связать, объяснить и точно оправдаться передъ ней. Да, это было нужно, хотя и тяжело... Маркловскiй началъ свою исповедь съ самаго детства: разсказывалъ объ отце, старомъ николаевскомъ генерале, впавшемъ въ детство, о матери, вышедшей замужъ изъ бедной семьи за богатаго старика, о своемъ воспитанiи, о той жизни, въ которую онъ окунулся съ головой сейчасъ по выходе изъ лицея. И ведь онъ подавалъ надежды, ему предсказывали будущность, мать души не чаяла въ своемъ любимце. Его закружила мутная волна петербургской жизни, онъ лучшiе молодые годы погубилъ въ обществе прожигавшихъ жизнь такихъ же подававшихъ надежды молодыхъ людей, пока не встретился съ Александрой Ивановной, о которой тогда говорилъ "весь Петербургъ", т. -е. та спецiальная публика, которая толчется въ опере, на гуляньяхъ и въ шато-кабакахъ.

    "Женскiй вопросъ" сначала немного смутилъ Маркловскаго, и онъ замялся. Какъ передать, въ самомъ деле, некоторые пикантные моменты, свои успехи у женщинъ demi-monde'а. и т. д.

    - Мне приходится вычеркнуть кое-какiе эпизоды... - объяснилъ онъ, делая паузу. - Но это все равно. Перехожу прямо къ своему "делу", которое все основано на знакомстве вотъ съ этой Александрой Ивановной.

    Онъ откровенно и подробно разсказалъ, какъ въ первый разъ познакомился съ ней, какъ съ перваго же раза увлекся ею - увлекся по-мальчишески, какъ сталъ бывать у нея своимъ человекомъ, и чемъ все это роковое знакомство разыгралось.

    - Она дурная женщина?-- тихо спросила Зоя.

    - И да и нетъ, какъ все русскiе люди... Главный недостатокъ - отсутствiе образованiя, а затемъ жизнь сложилась какъ-то совсемъ дико. Прямо отъ бедности она перешла къ сумасшедшей роскоши... Старикъ Кольчугинъ баловалъ ее, какъ ребенка.

    - Она очень красивая?

    - Да... т. -е., вернее сказать, была красивая.

    Маркловскiй въ этомъ простомъ вопросе почувствовалъ недосказанную ревность, первую ревность просыпавшейся женщины. О, какъ она была хороша, эта маленькая фея, тронутая первымъ дуновенiемъ неоформившейся еще страсти...

    - Къ чему вы все это мне разсказываете?-- грустно заметила Зоя, поднимаясь съ дивана. - Лучше было бы ничего не знать...

    - А девочка?

    - Ахъ, да... Въ самомъ деле, что вы думаете теперь делать?

    - Не знаю...

    Девушка ушла къ себе совсемъ разбитая, уничтоженная и такая жалкая. Мысль о немой девочке Адочке пронеслась надъ ея головой первой черной тенью... Разве несчастный ребенокъ виноватъ въ чемъ-нибудь? И какая злая иронiя судьбы: отецъ и мать никогда не будутъ названы этимъ детскимъ языкомъ, точно связаннымъ самой судьбой. Плохой отецъ, плохая мать, но все-таки отецъ и мать... Потомъ девочка будетъ расти, развиваться и все-таки пойметъ горькую истину своего позорнаго происхожденiя.

    - Ахъ, ужасно, ужасно!-- повторила Зоя, ломая руки.

    Маркловскiй тоже волновался и не спалъ всю ночь, шагая по комнате.

    - Нетъ, это обманъ!-- повторялъ онъ вслухъ, убеждая самого себя. - Конечно, обманъ, ложь, интрига... Раньше Александра Ивановна обманывала этой девочкой Кольчугина, а теперь принялась за меня.

    Онъ десятки разъ подходилъ къ письменному столу и принимался разсматривать портретъ Адочки. То ему казалось, что у нея есть сходство съ нимъ въ очерке лба, въ линiи носа, въ разрезе глазъ, то смотрело на него совсемъ чужое лицо. Это изученiе измучило его и привело въ какое-то отчаянiе... Онъ, вместе съ темъ, чувствовалъ, какъ въ немъ закипаетъ какая-то мучительная жалость вотъ къ этому неизвестному ребенку,-- ведь съ нимъ родился целый мiръ, и онъ, сомнительный отецъ, вошелъ въ этотъ мiръ безповоротно. Если бы теперь Александра Ивановна отказалась отъ своихъ словъ, онъ бы ей крикнулъ: "нетъ, ты лжешь, я - отецъ этого несчастнаго ребенка!".

    VII.

    Письмо Александры Ивановны произвело такое же действiе, какъ упавшая на раскаленную плиту капля холодной воды, которая разбивается на десятки бегающихъ шариковъ. Въ другое время оно, конечно, не произвело бы такого впечатленiя, но сейчасъ въ ушибовскомъ домике стояла такая теплая и радостная температура. Маркловскiй уже начиналъ чувствовать себя и лучше и чище, впереди расцветала надежда въ самыхъ радужныхъ краскахъ,-- онъ ведь нашелъ прежде всего здесь именно самого себя, того добраго, любящаго и хорошаго человека, который съ такимъ трудомъ выкарабкался изъ-подъ мусора и обломковъ столичнаго прошлаго. И вдругъ...

    Зоя тоже думала постоянно о маленькой Адочке и даже ревновала ее къ нехорошей Александре Ивановне.

    - Если бы она умерла, эта Александра Ивановна,-- сообщила она Маркловскому подъ секретомъ,-- я сейчасъ же взяла бы къ себе эту бедненькую Адочку. Я бы выучилась, какъ говорятъ съ глухонемыми, и стала бы ее учить всему. Что делать этому несчастному ребенку тамъ, въ столице?

    Маркловскiй только ежился, слушая этотъ молодой бредъ. Во-первыхъ, такiя женщины, какъ Александра Ивановна, положительно неспособны, умиреть, во-вторыхъ... во-вторыхъ, онъ самъ уже думалъ то же самое. Странно, что теперь часто его мысли совпадали съ мыслями Зои, точно они думали одной головой. Онъ иногда замечалъ по выраженiю ея лица, что она тоже переживаетъ его сомненiя и подолгу изучаетъ портретъ Адочки. Ведь бываютъ такiе дни, когда она казалась чужой, непохожей на Маркловскаго, и это мучило Зою. Она видела девочку во сне и просыпалась. Разъ ей приснилось, что Адочка тянется къ ней своими пухлыми ручонками и улыбается...

    Все эти мысли и чувства, сосредоточенныя въ одномъ пункте, привели къ тому, что Маркловскiй въ одно прекрасное утро почувствовалъ себя влюбленнымъ въ дочь. У него явилось жгучее желанiе увидеть ее, обнять, расцеловать, наговорить тысячи техъ нежностей, которыми была переполнена сейчасъ его собственная душа. Онъ со слезами на глазахъ потихоньку отъ всехъ целовалъ теперь. мертвую фотографiю, разговаривалъ съ ней и улыбался отъ счастья.

    - Адочка, крошка... У тебя тоже есть папа... Да... Папа тебя любитъ, Адочка! А ты и не знала, что у тебя есть папа?

    Если бы было возможно, онъ сейчасъ же полетелъ бы въ Петербургъ съ единственной целью прижать къ сердцу этого ребенка, это маленькое сокровище, которое уже смотритъ его глазами, въ которомъ онъ самъ будетъ жить. Но приходилось ждать еще целыхъ два года... Ведь это составитъ 730 дней и целыхъ 17520 часовъ. Да прибавьте къ этому три тысячи верстъ, которыя отделяли Чурбанскъ отъ Петербурга. Боже мой, сколько непреодолимыхъ препятствiй... Если бы онъ зналъ раньше, если бы раньше могъ чувствовать то, что сейчасъ чувствовалъ, если бы... Голова у Маркловскаго кружилась, и онъ начиналъ думать, что сходитъ съ ума.

    Единственнымъ исходомъ изъ этого состоянiя были письма къ Александре Ивановне. Маркловскiй писалъ ихъ десятками и рвалъ одно за другимъ, потому что они не выражали и тысячной доли того, что онъ сейчасъ чувствовалъ. Даже было какъ-то обидно читать ихъ, потому что нетъ такихъ словъ, которыми можно было бы передать все,-- и словъ нетъ, и даже буквъ въ алфавите недостаетъ. Были письма гневныя, любящiя, умоляющiя, оправдывающiяся, негодующiя, полныя надежды или отчаянiя, подозрительныя, серьезныя и ревнивыя...

    Изъ этихъ писемъ образовалась скоро целая коллекцiя, и Маркловскiй все не решался, какое изъ нихъ отправить Александре Ивановне. Ведь шагъ былъ решительный, да и поступить следовало решительно. Выбившись изъ силъ, Маркловскiй обратился къ помощи Зои и далъ ей прочитать все письма. Она нетерпеливо прочла ихъ, а потомъ уверенно проговорила:

    - Ни одно не годится, Владимиръ Сергеичъ...

    - Какъ не годится?...

    - Да такъ... Вы пишете совсемъ не о томъ, что следуетъ. Вы можете думать объ Адочке, какъ о своей дочери, но писать этого этой женщине не следуетъ, потому что кто ее знаетъ, какъ она приметъ ваши излiянiя. Во всякомъ случае, такое письмо въ ея рукахъ является известнымъ документомъ...

    - Да, да... Но что же делать?

    - Очень просто... Напишите ей, что вы желаете видеть девочку.

    - Что же изъ этого?

    - Если эта женщина убеждена, что Адочка ваша дочь, то, конечно, сама ее привезетъ сюда... Ведь она знаетъ, что вамъ самимъ нельзя прiехать въ Петербургъ. Кажется, ясно?..

    - Да, да... Вотъ именно такъ!..

    приблизительно предвидеть все результаты подобной комбинацiи.

    Больше всего Маркловскаго поразила сообразительность Зои и ея решимость встретить опасность лицомъ къ лицу. Да, это была смелая девушка, да и чего она могла боятьсн?

    Когда письмо было наконецъ написано и отправлено, Маркловскiй вспомнилъ, что ведь въ сущности онъ еще не объяснился съ Зоей, какъ следуетъ. Раньше можно было понимать другъ друга между строкъ, а теперь следовало устранить самую возможность будущихъ недоразуменiй, которыя неизбежно должны явиться вместе съ Александрой Ивановной.

    - Зоя Игнатьевна, я понимаю ваше великодушiе... да... - заговорилъ разъ Маркловскiй, когда они остались вдвоемъ. - Вы, конечно, знаете мои чувства и то, какъ я смотрю на васъ...

    - Ахъ, не нужно словъ!.. - взмолилась девушка. - Я боюсь... останемся такими же, какими были до сихъ поръ, и только.

    - Милая...

    Онъ еще бъ первый разъ назвалъ ее такъ, и Зоя вся вспыхнула. Ведь она такъ просто и хорошо его любила, а каждое слово являлось чемъ-то постороннимъ, да и сколькимъ женщинамъ онъ повторялъ его.

    - Не нужно... ахъ, не нужно!-- просила она. - Подождите... Кто знаетъ, чемъ еще все кончится.

    Девушка уже приготовлялась къ прiезду Александры Ивановны и впередъ переживала нехорошее ревнивое чувство. Ахъ, будетъ, что будетъ... Зачемъ впередъ разбивать все то хорошее, чемъ она сейчасъ жила. Такъ не хочется просыпаться отъ хорошаго, счастливаго сна. Маркловскiй немного растерялся и никакъ не могъ понять психологiи этой странной девушки. Ведь она его любитъ - это несомненно, значитъ... А вотъ ничего не значитъ, и только.

    Самъ Ушибовъ точно не замечалъ ничего и держался совсемъ въ стороне. Это была своего рода хорошая отцовская политика. Въ теченiе года онъ достаточно вызналъ жильца и былъ спокоенъ. Что же, молодой человекъ наделалъ глупостей въ Петербурге, запутался, но кто не былъ молодъ и не делалъ глупостей, особенно, когда вмешивалась женщина. Старикъ даже угнетенно вздыхалъ, что-то припоминая изъ далекаго прошлаго. Охъ, всего было достаточно, когда служилъ заседателемъ. Чего лучше, увезъ целую сибирскую попадью подъ пьяную руку... А потомъ-то что было! Одна купчиха-вдовушка какъ за имъ ухаживала и слова какiя наговаривала... Тоже вотъ раскольничьи девки на Алтае хороши и за грехъ не считаютъ. Много греховъ, однимъ словомъ, вся душа проржавела отъ нихъ.

    Прикинувъ въ уме все, Ушибовъ решилъ, что Маркловскiй - завидный женихъ. За три года остепенится здесь, а потомъ вернется въ Россiю и какимъ-нибудь деломъ займется. У него связи и прочее. Такимъ-то все, какъ съ гуся вода. Жаль только, что не можетъ поступить на государственную службу, а то, пожалуй, какъ разъ до генерала бы дослужился.

    - Что же, устрой, Господи... А умру, все имъ же достанется. Не велики деньги, а все-таки не щепки. Будутъ поминать старика...

    Эти тайныя мысли и соображенiя были омрачены только Аграфеной Степановной, которая, встретивъ Ушибова на улице, отрезала съ обычной откровенностью:

    - Хорошо вы женишка подманиваете, Игнатiй Васильевичъ. Только не по себе дерево гнете. Да... Вотъ ужо налетитъ ферлакурша-то изъ Питера, такъ все и пойдетъ прахомъ. Даромъ время теряете...

    - Не понимаю даже, сударыня, о чемъ вы изволите говорить и на что изволите тонко намекать.

    - Не притворяйтесь, пожалуйста... Знаемъ, что знаемъ.

    "Не столь отдаленные" вообще усвоили себе манеру подшучивать надъ Ушибовымъ, делая намеки на Маркловскаго, а Голховскiй даже нарочно приходилъ въ полицiю и съ самой благочестивой рожей говорилъ:

    - Игнатiй Васильичъ, скоро вы пригласите меня въ крестные отцы?

    - Двоеженцамъ этого не полагается...

    Даже баронъ Шпрингъ какъ-то пошутилъ:

    Все эти шуточки ничего не значили. Старика заделъ за живое намекъ Ююкиной на какую-то ферлакуршу, которая прiедетъ и все разстроитъ. Разъ за ужиномъ онъ въ упоръ спросилъ Маркловскаго:

    - Молодой человекъ, а что значитъ: фер-ла-кур-ша? Фамилiя такая или занятiе?

    - Гораздо проще: такого слова нетъ, а есть старинное слово - ферлакуръ. Сто летъ назадъ ферлакурами называли щеголей, ухаживавшихъ за дамами... Это испорченное французское слово: faire la cour, т. -е. строить куры, ухаживать.

    - А... - протянулъ старикъ и совершенно успокоился.

    VII.

    Зоя ждала ответа Александры Ивановны съ величайшимъ нетерпенiемъ. По прошла неделя, две, месяцъ, а ответа нетъ, какъ нетъ.

    - Что это значитъ?-- спрашивала девушка Маркловскаго.

    - Я ничего не знаю... Эта Александра Ивановна, вообще, женщина взбалмошная, и за нее нельзя поручиться.

    - Можетъ-быть, она обиделась на ваше письмо?

    - И это можетъ быть.

    - Но ведь не трудно, кажется, ответить двумя-тремя строчками? Впрочемъ, я это говорю такъ... Лето кончается, скоро осень, и съ ребенкомъ ехать въ распутицу трудно.

    "Ферлакурша" явилась совершенно неожиданно, именно въ то время, когда ея уже никто не ждалъ. Стояла глубокая осень, когда не было проезда ни на колесахъ ни на полозе. А она пробралась и остановилась въ техъ же грязныхъ "проезжающихъ номерахъ", въ которыхъ жилъ первое время Маркловскiй. Это была еще молодая брюнетка, казавшаяся старше своихъ летъ благодаря подозрительной синеве подъ глазами, какому-то дряблому цвету кожи и усталымъ движенiямъ.

    - Это называется номерами для проезжающихъ?-- брезгливо спрашивала она, подбирая шуршавшую шелковую юбку.

    - Точно такъ-съ, проезжающiй номеръ-съ,-- невозмутимо отвечалъ грязный лакей, привыкшiй къ справедливому негодованiю проезжающей публики. - Пожалуйте, лучшiе проезжающiе господа останавливаются... полковники...

    - Дурракъ!.. Ступай, сначала вымой руки, а потомъ уже приходи. О, грязное животное...

    Вместе съ ферлакуршей прiехала завернутая въ три пледа Адочка, состоявшая подъ наблюденiемъ бонны-англичанки.

    - Боже мой, куда мы прiехали?!-- приходила въ ужасъ бонна, оглядывая номеръ. - Эта комната для самоубiйцы...

    - Типунъ вамъ на языкъ, миссъ Номбъ!.. Тоже и скажете...

    Одна Адочка оставалась безучастной ко всему, потому что после отчаянной дорожной тряски страшно хотела спать, что и объяснила бонне очень выразительными знаками. Матери она, видимо, боялась и старалась не попадаться ей на глаза.

    Александра Ивановна обругала "человека", хозяина проезжающихъ номеровъ, проклятый городъ, еще более проклятый трактъ, грязный самоваръ, воздухъ, которымъ приходилось дышать, и въ заключенiе расплакалась.

    Ямщики въ это время тащили дорожные сундуки, чемоданы, чемоданчики, саквояжи, картонки, узлы и узелки, пока весь номеръ не превратился въ какой-то складъ. Несчастная Адочка присунулась на одинъ изъ дорожныхъ узловъ и тутъ же заснула счастливымъ детскимъ сномъ. Англичанка-бонна принимала каждаго таракана и клопа за личное оскорбленiе и делала такое лицо, точно ее черезъ пять минутъ должны были повесить.

    Изъ-за самовара вышла целая исторiя. Александра Ивановна кричала, топала ногами, угрожала послать кому-то въ Петербургъ телеграмму и кончила темъ, что принялась чистить самоваръ сама дорогимъ кружевнымъ платкомъ, а бонна-англичанка мазала зеленую медь одеколономъ.

    - Нетъ, я умру!-- решила въ отчаянiи Александра Ивановна и, чтобы досадить проклятому хозяину проезжающихъ номеровъ, уснула не раздеваясь.

    Утромъ Александра Ивановна опять разсердилась, потому что ее разбудилъ осторожный стукъ въ двери номера. Положимъ, было уже двенадцать часовъ, и Адочка, чтобы не мешала маме спать, была уведена гулять, но какъ же не знаютъ эти идiоты, что Александра Ивановна привыкла вставать въ два часа.

    - Какой тамъ чортъ?-- сердито спрашивала Александра Ивановна.

    - Это я-съ... - ответилъ женскiй голосъ. - Извините, мадамъ, но...

    - Войдите, чортъ васъ возьми...

    Въ дверяхъ показалась Ююкина. Она давно дата номерному человеку полтинникъ, чтобы онъ предупредилъ ее, когда прiедетъ изъ Петербурга "дама съ девочкой". Какими путями проведала Ююкина объ этомъ - Маркловскiй отказывался понимать. Вероятнее всего, что она вызнала или черезъ прислугу Ушибовыхъ, или перехватила какое-нибудь письмо.

    - Я - акушерка Ююкина...

    - Благодарю васъ, но я, повидимому, не нуждаюсь въ вашей помощи.

    - Но вамъ здесь неудобно, сударыня...

    - Даже очень неудобно... Это какая-то проклятая дыра!..

    - Да... А у меня есть свободная комната. Голховскiй такъ и говоритъ: Аграфена Степановна, вотъ бы вамъ сюда поместить даму съ девочкой... Собственно, не одна комната, а две, потому что своего жильца я отправлю куда-нибудь на богомолье. Онъ достаточно нагрешилъ и теперь все молится... Да. Такъ вотъ, если вамъ будетъ угодно, сударыня...

    - Вы папиросы умеете набивать?..

    - А барону кто набиваетъ папиросы?..

    - Потомъ вы должны не дышать, пока я сплю... Вы понимаете? Только хорошiй сонъ сохраняетъ женщину, а мне приходится о последнемъ серьезно заботиться...

    - Ужъ будьте покойны, Александра Ивановна... Я даже могу делать вамъ легкiй массажъ на ночь. Есть такой спецiальный массажъ для молодыхъ дамъ..: . Голховскiй говоритъ...

    - Ну, это лишнее. Чемъ болтать, вы распорядились бы лучше относительно самовара.

    Переселенiе совершилось сейчасъ после чаю. Ююкина торжествовала. "Вотъ, тебе, гордецъ!" - злорадствовала она, показывая кулакъ воображаемому Маркловскому. Адочка отнеслась къ этому переселенiю съ безучастностью заброшеннаго ребенка, привыкшаго къ всевозможнымъ превращенiямъ. Сначала Ююкина пролила на нее свою долю любви, какъ делаютъ дамы при виде незнакомаго ребенка, а потомъ поняла, что этого совсемъ не нужно, и больше не обращала на "ангелочка" никакого вниманiя.

    "Ферлакурша" отдыхала целыхъ три дня, прежде чемъ решилась что-нибудь предпринять. Она лежала въ постели совсемъ раздетая, слушая безконечную болтовню Ююкиной, передававшей ей ссыльную бiографiю Маркловскаго съ мельчайшими подробностями.

    - А я этого подлеца еще любила когда-то... - задумчиво говорила Алоксандра Ивановна. - То-есть не то, чтобы совсемъ любила, ну, а въ этомъ роде. А онъ вонъ что устроилъ.... Да, хорошъ, милашка!.. Младенцевъ соблазняетъ... Ха-ха!..

    Къ свою очередь, Александра Ивановна разсказала свою бiографiю, и Ююкина пришла въ восторгъ. О, она отлично знаетъ, что такое роскошь, общее поклоненiе женщине, избранный кругъ мужчинъ, изысканныя удовольствiя, красивыя глупости и сладкое безумiе. Сердце женщины всегда останется тайной. Не правда ли?

    - Знаете, Александра Ивановна, я влюбилась въ васъ... - восторженно уверяла она свою гостью. - Да, да... Отчего женщина не можетъ любить женщину? Мужчины все такiе гадкiе, обманщики, эгоисты. Одно только мне не нравится въ васъ: зачемъ вы пьете по три рюмки водки передъ обедомъ? Голховскiй говоритъ...

    - Такъ принято у англичанъ, милая... Теперь во всемъ англiйская мода, и англичанки начинаютъ ужъ ездить верхомъ по-мужски. Да.

    Когда Ююкина нашла, что Александра Ивановна достаточно подготовлена, она напомнила о Маркловскомъ

    - Ахъ, я и забыла объ этомъ негодяе,-- равнодушно заметила Александра Ивановна. - Какъ ни жаль, а придется нарушить его семейное счастье... Знаете, я сама отправлюсь къ нимъ. Это будетъ интересно. Не правда ли? Вдругъ, какъ снегъ на голову... Ха-ха!.. Воображаю, какiя они морды сделаютъ...

    - Нетъ, что вы, это никакъ невозможно!-- испугалась Ююкина. - Вопервыхъ, вы уроните свое достоинство, какъ женщина... Визиты делаютъ только мужчины. Спросите хоть у Голховскаго...

    - А если мне хочется увидеть свою соперницу? Какая-то несчастная кисейная барышня...

    - Еще увидите, а главное - достоинство. Понимаете: женщина всегда и постоянно должна думать о своемъ достоинстве. Голховскiй сказалъ...

    Старика Соломина, действительно, Ююкина спровадила на какое-то богомолье, и Голховскiй теперь пользовался въ ея квартире правами полнаго гражданства. Зная его болезненное пристрастiе къ хорошенькимъ женщинамъ, Аграфена Степановна ни за что не хотела знакомить его съ жиличкой.

    - О, я тебя знаю хорошо!-- повторяла она угрожающе. - Была бы только юбка... Ты самый развратный мужчина.

    Но знакомство все-таки произошло. Голховскiй сиделъ въ комнате хозяйки и раскладывалъ скромно пасьянсъ, когда ворвалась туда Александра Ивановна въ одной ночной кофте и туфляхъ, надетыхъ на босую ногу.

    - Богиня... - восторженно проговорилъ Голховскiй.

    - Да вы-то кто такой будете?

    - Я?.. Я тотъ, которому внимала ты... Я тотъ, который будетъ прилетать и на шелковыя ресницы сны золотые навевать.

    - Батюшки, да онъ сумасшедшiй!!.

    Александра Ивановна убежала и заперлась на ключъ. Можетъ-быть, это сибирскiй разбойникъ?..

    IX.

    Дамы выбрали парламентеромъ Голховскаго, который съ жадностью хватался за всякiя чужiя дела. А тутъ целый спектакль впереди. Какъ отнесется къ прiятной повости Маркловскiй? Что будетъ делать Зоя? Однимъ словомъ, целый рядъ комбинацiй.

    - Вотъ вамъ письмо отъ одной особы... - заявилъ посолъ, явившись къ Маркловскому.

    "Милый Володя, я прiехадчи"... Только и всего. Отъ этого "прiехадчи" на Маркловскаго такъ и пахнуло Петербургомъ горничныхъ, швеекъ, загородныхъ садовъ и сомнительныхъ дамъ. Онъ посмотрелъ на письмо, на гонца и сказалъ всего одно слово:

    - Хорошо...

    - Такъ и сказать Александре Ивановне?

    - Такъ и скажите.

    Какъ ни былъ подготовленъ къ этой встрече Маркловскiй, но у него точно что оборвалось, когда пришлось итти на роковое свиданiе. Зоя видела Голховскаго и, кажется, догадалась, зачемъ прилетала эта птица, но не вышла. Онъ понялъ, что она не хотела его смущать и боялась выдать себя.

    Сколько успелъ передумать "милый Володя", пока шагалъ отъ ушибовскаго дома до квартиры Ююкиной. Безграмотная записка ферлакурши вызвала въ немъ какое-то затаенное ожесточенiе, но это были пустяки - все заслоняла Адочка. Сомнительный отецъ какъ-то началъ трусить этой встречи, точно его ждало что-то безповоротно-роковое, отъ чего уже не будетъ возврата.

    Когда онъ брался за ручку дверей, у него вдругъ явилась мысль, что ведь все это одна сплошная комедiя, а онъ по глупой доверчивости принималъ за чистую монету. Все врутъ...

    Александра Ивановна сидела одна въ маленькой гостиной, принявъ заученную позу дамы, приготовившейся къ деловому разговору. Это было первой фальшью. Маркловскiй съ улыбкой подошелъ къ ней и сделалъ небольшую паузу, прежде чемъ поцеловать протянутую руку въ перстняхъ и браслетахъ. Даже, казалось, она привезла съ собой проклятую петербургскую атмосферу: онъ почувствовалъ запахъ крепкихъ англiйскихъ духовъ, которыми постоянно душилась Александра Ивановна.

    - Я очень радъ, что вы прiехали... - заговорилъ онъ, сдерживая волненiе. - Это съ вашей стороны большая любезность.

    Она однимъ взглядомъ взвесила его и решила про себя, что милашка сильно повыцвелъ, начиная съ костюма. Ее непрiятно резнуло по уху это обращенiе на "вы".

    - Да, мы прiехадчи,-- подчеркнула она. - И, кажется, немного опоздали.

    По предварительному плану ферлакурша не должна была и виду подавать, что знаетъ что-нибудь, но съ первой же фразы выдала себя.

    - Почему опоздали?-- удивился Маркловскiй.

    - Очень просто. Намъ не стоило тащиться такую даль, чтобы узнать, что мы совсемъ не нужны здесь.

    Маркловскiй инстинктивно оглянулся, отыскивая что-то глазами.

    - Мы объ этомъ еще успеемъ переговорить потомъ,-- предупредилъ онъ ее, сдерживая голосъ. - А где девочка?

    Никогда еще Маркловскiй не испытывалъ такого страха, какъ теперь, когда Александра Ивановна повернулась и резко крикнула:

    - M-lle Кора, venez!..

    очевидно, сообразилъ, что его хотятъ показывать, и протестовалъ сдержаннымъ мычанiемъ.

    - Ахъ, глупая... Она приняла тебя за доктора,-- объяснила Александра Ивановна, делая упрямившейся девочке какiе-то знаки.

    Маркловскаго поразило прежде всего это мычанiе: немая на бумаге и немая въ действительности оказывались несоизмеримыми величинами. Онъ самъ подошелъ къ девочке, неловко взялъ ее на руки и еще более неловко поцеловалъ въ пухлую щечку, причемъ у Адочки появилось какое-то злобно-тупое выраженiе лица, какъ у немыхъ, когда они не могутъ чего-нибудь понять. Глаза у Адочки были его и мягкiе, слегка вившiеся волосы - тоже. Александра Ивановна наблюдала эту короткую немую сцену и улыбалась, щуря глаза.

    - Ну что, узналъ?-- грубо спросила она.

    Этотъ вопросъ разбудилъ Маркловскаго. Онъ поставилъ девочку на полъ и проговорилъ:

    - Да...

    - Слава Богу!..

    - Я понялъ въ то же время, почему она не говоритъ...

    - Именно?

    - Богъ не позволилъ ей назвать такихъ родителей, какъ мы съ вами.

    Александра Ивановна расхохоталась. - Скажите, пожалуйста, какая сентиментальность!-- Маркловскому хотя до сихъ поръ и не приходилось иметь дела съ маленькими детьми, но онъ какимъ-то инстинктомъ понялъ, что девочка растетъ почти безъ надзора, что показной праздничный нарядъ напрасно только ее стесняетъ, что матери она боится, что m-lle Кора не бонна, а дрянная dame de compagnie, что все, что здесь происходитъ,-- жалкая комедiя, и что главнымъ действующимъ лицомъ является несчастная немая девочка. Ему захотелось наговорить Александре Ивановне дерзостей, взять девочку на руки и навсегда унести ее изъ этого омута, где самый воздухъ дышалъ заразой, но приходилось сдерживать себя.

    - Трогательная сцена,-- язвила Александра Ивановна. - Можно даже картину написать: встреча любящаго папаши съ дочерью.

    Маркловскiй побелелъ отъ бешенства и съ трясущимися губами тихо ответилъ, опуская глаза:

    - Вы не понимаете даже такой простой вещи, что есть... да, есть такiе моменты, когда смехъ просто неприличенъ, чтобы не сказать больше.

    - Ты недурно разговариваешь со мной для перваго раза. Интересно знать, у кого ты берешь уроки нравственности?..

    - Вотъ что, Александра Ивановна: перестанемте ломать глупую комедiю. Для этого мы слишкомъ хорошо знаемъ другъ друга... Да и дело совсемъ не въ насъ. Я говорю серьезно...

    Этотъ тонъ подействовалъ отрезвляющимъ образомъ. Александра Ивановна вдругъ стихла, сделала плаксивое лицо и знакомъ велела увести девочку.

    Подслушивавшая изъ соседней комнаты Ююкина пришла въ негодованiе, когда Александра Ивановна заговорила какимъ-то виноватымъ голосомъ. Разве такъ говорятъ съ мужчиной? Несчастная, должно-быть, ее прежде мужчины частенько били... Сейчасъ и испугалась. Начала отлично, а тутъ все дело сразу испортила. Дальше Аграфена Степановна услышала прямо возмутительныя вещи. Во-первыхъ, Маркловскiй говорилъ, шагая по комнате, и голосъ Александры Ивановны сейчасъ же сбавлялъ тонъ, когда онъ останавливался. Она его уже несколько разъ называла просто Володей, а онъ упорно продолжалъ "выкать".

    - Ахъ, мерзавецъ!-- ругалась Ююкина. - Вотъ нахалъ... Кругомъ, кругомъ виноватъ и онъ же еще носъ задираетъ.

    Впрочемъ, потомъ Ююкина успокоилась, когда речь зашла о девочке.

    - Еще не имеете ли что-нибудь сказать?-- спрашивала Александра Ивановна, сразу попадая въ тотъ насмешливый тонъ, съ котораго такъ удачно начала.

    - Могу и еще сказать: отдайте мне девочку. Даю вамъ честное слово, что я ее воспитаю въ тысячу разъ лучше, чемъ сделаете это вы.

    Въ ответъ послышался ироническiй смехъ, а затемъ Александра Ивановна съ решительностью, которой трудно было отъ нея ожидать, заявила:

    - Этого никогда не будетъ!.. Ты меня считаешь за какую-то писаную дуру, но ошибаешься, милашка.

    Дальше уже все пошло, какъ по-писаному. Онъ и она заговорили разомъ, перебивая и не слушая другъ друга. Посыпались взаимныя обвиненiя, попреки и очень некрасивыя слова.

    - Ты хочешь ее развратить, Адочку, какъ сейчасъ развращаешь какую-то несчастную девчонку!-- кричала Александра Ивановна. - Ты на все способенъ... О, какъ я тебя знаю!..

    - Если бы вы поменьше знали, я не сиделъ бы здесь,-- кольнулъ Маркловскiй. - Будетъ много чести, если я скажу, что тогда вы на суде утопили меня своей дурацкой откровенностью...

    - Я?.. Вонъ, мерзавецъ...

    Какъ и следовало ожидать, эта горячая сцена разрешилась слезами Александры Ивановны. Маркловскiй напрасно старался ее утешить, целовалъ руки и говорилъ какiя-то жалкiя слова.

    Уходя съ этого перваго свиданiя, Маркловскiй проклиналъ себя. О, онъ самымъ добросовестнымъ образомъ проделалъ решительно все, чтобы не достигнуть желаннаго результата. Не следовало говорить прежде всего о томъ, что девочку дурно воспитываютъ. Это было, но меньшей мере, безтактно.

    "Боже мой, что я наделалъ?-- въ ужасе думалъ онъ, шагая но дерсвяннымъ тротуарамъ. - Набитый я дуракъ".

    А тутъ еще, какъ живая, стояла предъ его глазами немая девочка съ испуганными глазками, не понимающая, жалкая, забитая и навсегда несчастная...

    X.

    до известной степени спецiалистомъ, потому что прижилъ съ двумя женами семь человекъ детей и всехъ ихъ бросилъ.

    - Помилуйте, это насилiе! Это наконецъ зверство,-- выкрикивалъ Волховскiй, размахивая руками. - Мое глубокое убежденiе, что дети должны принадлежать матери и только матери... Это ея вечное право!..

    Въ доказательство этой неоспоримой истины, онъ приводилъ даже некоторыя статистическiя данныя. Напримеръ, у самой здоровой и жизнеспособной женщины въ самомъ крайнемъ случае можетъ быть не больше двадцати человекъ детей, тогда какъ у одного турецкаго султана ихъ было ровно полторы тысячи. Отсюда прямой и наизаконнейшiй выводъ: разве турецкiй султанъ могъ въ такой степени любить каждаго изъ полуторыхъ тысячъ детей, какъ можетъ любить мать одного изъ двадцати. Да-съ, цифры неопровержимы, красноречивы и не требуютъ доказательствъ. Кажется, ясно?..

    Вернувшiйся съ богомолья старикъ Соломинъ, баронъ Шпрингъ, капитанъ Скоблинъ, ростовщица Молодцова - все обсуждали этотъ вопросъ со всехъ сторонъ и все приходили къ заключенiю, что Маркловскiй - негодяй и мерзавецъ, а Александра Ивановна - жертва ужаснаго мужского эгоизма. Она даже придумала себе подходящiй костюмъ, который соответствовалъ этой роли жертвы - нечто въ роде костюма Марiи Стюартъ, когда ее на сцене ведутъ казнить.

    Маркловскаго оскорбляло до глубины души это общее вниманiе, и онъ возненавиделъ Александру Ивановну, вытащившую на улицу такую интимную сторону ихъ отношенiй. Но этимъ дело не ограничилось. Врагъ старался проникнуть въ ушибовскiй домъ, чтобы кое-что разведать и пронюхать здесь. Маркловскiй несколько разъ виделъ Ююкину, которая уходила отъ Зои съ видомъ старой крысы, забравшейся въ ларь съ мукой. О, какъ онъ ненавиделъ эту негодную тварь и могъ только удивляться, что Зоя принимала ее. Самъ онъ не решался заговорить съ девушкой на эту тему, а Зоя молчала. Она имела такой печальный видъ и больше не заводила разговоровъ на тему объ Адочке. Очевидно, врагъ не дремалъ и успелъ посеять достаточное количество плевелъ въ эту чистую душу. Чувствуя себя правымъ. Маркловскiй обиженно молчалъ и раздражался про себя.

    "Проклятый языкъ!-- думалъ онъ. - Самъ виноватъ, что такъ повелъ все дело. Нужно было устроить совсемъ иначе... да. Нужно было довести Александру Ивановну, чтобы она сама отдала ребенка. Ведь она будетъ рада отъ него избавиться..."

    Да, все дело было испорчено, въ чемъ Маркловскiй убеждался каждый разъ, когда ходилъ навестить Адочку. Девочка уже привыкла къ нему и встречала такой милой застенчивой улыбкой, отъ которой у него сердце делалось коробомъ. Благодаря общему вниманiю, ребенокъ теперь пользовался хорошимъ уходомъ - всегда былъ вымытъ, накормленъ во-время и прилично одетъ. Кажется, это былъ единственный результатъ встречи отца и матери. Маркловскому страстно хотелось унести дочь къ себе, ухаживать за ней, говорить ей те слова, какiя она пойметъ по выраженiю его лица. И чтобы никто, никто не видалъ, какъ онъ будетъ ласкать эту крошку, целовать ее безъ конца и нашептывать наболевшiя ласковыя слова. Ему точно хотелось оправдаться въ чемъ-то передъ этимъ ребенкомъ, что-то возстановить, такое хорошее и неиспытанное, сделаться самому лучше подъ теплотой этой чистой детской любви. Разве можно такъ любить женщину? Тамъ эгоизмъ, замаскированный человекъ-зверь, зоологическая правда, а здесь самое чистое чувство, радостное и светлое, какъ весеннее утро.

    Уходя домой, Маркловскiй уносилъ съ собой чувство глубокаго раскаянiя и еще более глубокой неудовлетворенности. О, онъ вошелъ бы въ этотъ скрытый печатью молчанiя детскiй мiръ, следилъ бы съ отцовской гордостью за каждымъ новымъ шагомъ детской души и въ ребенке любилъ бы лучшую часть самого себя. Александра Ивановна не мешала этимъ свиданiямъ, хотя и относилась къ нимъ скептически. Она теперь встречала Маркловскаго съ деланной холодностью, какъ посторонняя человека, котораго не выгоняютъ изъ дому только изъ вежливости.

    - Когда Адочка вырастетъ большая, она пойметъ меня,-- говорила Александра Ивановна со вздохомъ.

    - О, еще какъ пойметъ!-- уверяла Ююкина. - Самое святое слово - мать.

    Подходы въ ушибовскiй домъ Ююкиной скоро объяснились. Разъ, когда Маркловскiй сиделъ съ Адочкой, Александра Ивановна въ своемъ костюме жертвы отправилась съ Ююкиной въ ушибовскiй домъ. Она страстно желала познакомиться съ Зоей.

    Зоя сама желала познакомиться съ этой таинственной Александрой Ивановной, о которой она такъ много думала и которая ей представлялась совсемъ другой. Первое впечатленiе было то, что Александра Ивановна была настоящей дамой, а не куртизанкой, какой она себе ее представляла, и потомъ Зоя почувствовала себя какой-то провинившейся девчонкой, которой еще нужно играть въ куклы.

    - Вы, вероятно, меня ненавидели, крошка?-- откровенно заявляла Александра Ивановна. - Что же, это такъ и должно быть между соперницами... Ведь мы съ вами соперницы.

    Зое не понравилось, какъ смеялась Александра Ивановна, а потомъ то чувство собственности, съ какимъ она осматривала комнату Маркловскаго.

    я ему не завидую.

    Она такъ смешно играла словами, что ІОюкина задыхалась отъ смеха. Да, вотъ это настоящая женщина, а не какая-нибудь несчастная семерка, въ роде Зоички. Девушка сознавала только одно, именно, что не должна была знакомиться съ этой нахальной особой. Она чувствовала, какъ гостья ее презираетъ...

    - Послушайте, барышня,-- уже совсемъ фамильярно заговорила Александра Ивановна, усаживаясь на кровать Маркловскаго: - если не ошибаюсь, вы выходите замужъ за этого господина?

    - Нетъ...

    - Какъ нетъ? Ахъ, да, вы стесняетесь... Что же, дело самое обыкновенное, и вы скоро привыкнете... Ведь все женщины повторяютъ одна другую, а мужчины гонятся за разнообразiемъ... Наверно, онъ васъ развиваетъ? Ха-ха... Однимъ словомъ, профессоръ!..

    Ивановну за рукавъ.

    - Что же, это отлично,-- продолжала та, не замечая. - Я сама одно время мечтала сделаться m-me Маркловской... А теперь передумала. Да...

    - Оставьте меня одну!-- неожиданно заявила Зоя. - Да, одну... Я не желаю ничего слышать... Я ни за кого не выхожу замужъ, только оставьте меня, ради Бога.

    Александра Ивановна съ удивленiемъ посмотрела на капризничавшую девчонку, пожала плечами и проговорила:

    - Какая она глупая... Я не желала бы быть на месте Маркловскаго. Милашка привязываетъ себе камень на шею...

    что барышня лежитъ въ постели и плачетъ. Онъ въ первый разъ решился войти въ ея комнату.

    - Зоя, что вы наделали? Зачемъ вы позволили этимъ негоднымъ женщинамъ входить въ домъ?

    - Я... я не думала, что такiе люди бываютъ... Она такъ обидно смотрела на меня и такiя вещи говорила... Ахъ, зачемъ бываютъ такiе нехорошiе люди?..

    Маркловскому стоило большого труда успокоить огорченную девушку. Она жестоко раскаивалась въ своемъ желанiи познакомиться съ Александрой Ивановной и обещала не повторять этого опыта.

    - Ничего, все къ лучшему,-- успокаивалъ онъ. - Хорошо, что вы видели эту особу своими глазами... Къ сущности, ведь нетъ дурныхъ людей отъ рожденiя, а такими они делаются благодаря обстоятельствамъ. Съ этой точки зренiя и нужно смотреть на Александру Ивановну... Ее можно только жалеть. Я самъ сначала на нее сердился, а потомъ...

    "присутствiя" раньше и слышалъ конецъ этой сцены. Когда Маркловскiй вышелъ изъ комнаты Зои, старикъ встретилъ его довольно сурово.

    - Милостивый государь, у васъ есть своя дочь... Что бы вы сказали тому молодому человеку, котораго встретили бы выходящимъ изъ комнаты вашей дочери?

    - Я сказалъ бы ему, что если вы порядочный человекъ... Впрочемъ, я еще не знаю, что скажетъ на это Зоя.

    - Ну, это пустяки... У нея есть отецъ, который можетъ ответить за нее вполне. Да, молодой человекъ...

    Хозяинъ и жилецъ молча обнялись, причемъ старикъ даже прослезился;

    У стараго сибирскаго заседателя, уволеннаго со службы съ волчьимъ паспортомъ "по третьему пункту", тоже было сердце....

    XI.

    Александра Ивановна прожила въ Чурбанске целыхъ три месяца и даже хотела остаться на зиму, до следующей навигацiи, но планы ея вдругъ изменились. Она собралась и уехала такъ же быстро, какъ и прiехала. Причиной этого бегства послужило довольно курьезное обстоятельство. Александра Ивановна начала замечать за собой, что быстро полнеетъ, и приписала все это проклятому климату Чурбанска.

    - Помилуйте, какой здесь можетъ быть климатъ?-- возмущалась Ююкина, не желавшая разставаться съ дорогой гостьей. - Вотъ вы бы кушали меньше, да меньше спали, да больше ходили, голубушка... Главная причина, что у васъ натура совсемъ сырая.

    - Не всемъ же быть такой треской, какъ вы!

    Одне ноги чего стоятъ...

    - Да, ноги, какъ палки, и сами вы тоже на палку походите.

    Прiятельницы разстались довольно враждебно. Ююкина еще разъ убедилась въ черной неблагодарности человеческаго сердца. Впрочемъ, ей сейчасъ предстояло еще другое испытанiе. Неожиданно исчезъ Волховскiй. Оказалось, что онъ добылъ какими-то путями уменьшенiе срока своей ссылки, скрывалъ это отъ всехъ и уехалъ вместе съ Александрой Ивановной, которую встретилъ на следующей станцiи. Получился целый скандалъ, такъ что Ююкина целыхъ три дня просидела у себя въ комнате и даже дала себе, слово совсемъ бросить этотъ грешный и неисправимый мiръ и кончить свои дни где-нибудь въ тихой обители.

    Старикъ Соломинъ опять вернулся на свое пепелище и долженъ былъ принять участiе въ возстановленiи нарушеннаго душевнаго равновесiя Аграфены Степановны.

    - Что же тутъ убиваться?-- разсуждалъ Соломинъ. - Сколько волка ни корми, а онъ все въ лесъ смотритъ... Ежели человекъ двоеженецъ, такъ ужъ у него, обнаковенно, свое на уме.

    - Значитъ, совесть есть... Худенькая, а совесть. Другой бы еще что-нибудь укралъ на дорогу... И это бываетъ. Лови его потомъ...

    - Онъ и безъ того долженъ мне двадцать рублей... Передъ самымъ отъездомъ выпросилъ, и на мои кровныя денежки теперь катитъ съ Александрой Ивановной, а потомъ будетъ у нея занимать.

    - Велика эта самая ваша женская слабость, Аграфена Степановна, потому что у васъ и на уме трень да брень. Который ежели человекъ правильный и обстоятельный, такъ вы его сейчасъ, напримеръ, на богомолье спроваживаете... Малодушiе ваше женское.

    - А ты у меня поговори, старый чортъ!!.

    Собственно хитрый старикъ торжествовалъ про себя. Отлично инженеръ проучилъ Аграфену Степановну, въ лучшемъ виде... Такъ и следуетъ. Ну, погорюетъ, поплачетъ и позабудетъ - женская-то вера одна. Да и передъ другими совестно какъ будто - тоже хорошо. Въ другой разъ и не повадно. А еще девица называется... Ежели ты девица, такъ и будь девицей, чтобы все по форме, правильно. Двоеженцевъ-то на вашего брата сколько угодно найдется.

    Другiе "не столь отдаленные" отнеслись къ бегству Волховскаго тоже съ чувствомъ самаго законнаго негодованiя, потому что этотъ поступокъ ложился чернымъ пятномъ на всю колонiю ссыльныхъ. Сегодня одинъ потихоньку убежитъ, завтра другой,-- что же выйдетъ изъ этого? Вонъ барону Шпрингу истекаетъ срокъ ссылки, потомъ черезъ годъ Соломину, потомъ Ююкиной, и въ Чурбанске останутся одни новички, если не подошлютъ кого-нибудь еще.

    Случай съ Волховскимъ поднялъ въ среде ссыльныхъ некоторые старые счеты и оживилъ подозренiя. Начали составляться новыя партiи, причемъ новички быстро освоились съ политикой и приняли деятельное участiе во взаимныхъ недоразуменiяхъ. Кажется, и делить нечего, а все негодовали и ссорились. Соломинъ подозревалъ сомнительнаго капитана Скоблина въ тайномъ намеренiи занять въ квартире Ююкиной место Волховскаго, Ююкина давала понять довольно прозрачно, что баронъ подъ предлогомъ массажа хотелъ воспользоваться ея девичьей неопытностью, ростовщица Молодцова подозревала, что Аграфена Степановна совсемъ даже не девица, и т. д.

    Маркловскiй одинъ оставался совершенно въ стороне отъ этихъ дрязгъ, пересудовъ и сплетенъ. Бегство Александры Ивановны огорчало его, потому что онъ не успелъ даже проститься съ Адочкой. Онъ привязался къ девочке и серьезно скучалъ по ней. Что ее ждетъ впереди, бедненькую? Будущее рисовалось въ такомъ неприглядномъ свете, что онъ даже старался не думать о немъ. Скоро кончается срокъ ссылки, и тогда будетъ все видно, что нужно будетъ предпринять. Оставалось всего полтора года... И въ ссылке время идетъ, хотя и не съ такой быстротой, какъ на воле. Да, всего полтора года!

    - Это вы насчетъ девочки?-- выпытывалъ онъ. - Конечно, оно жаль, ежели по человечеству разсуждать. Опять же и себя надо пожалеть... Дастъ Богъ, все скоро кончится, тогда и увидитесь.

    - Ведь целыхъ полтора года, Игнатiй Васильевичъ! Когда я думаю о себе, такъ это совсемъ немного кажется, а когда начинаю думать объ Адочке,-- точно сто летъ.

    - Что же, дитё при матери, Владимиръ Сергеевичъ...

    - Вотъ въ этомъ-то и вся беда. Если бы другая мать.

    человекомъ. Зоя охотно согласилась на это, а Ушибовъ долго ворчалъ. Невеста не капуста, чтобы ее квасить целыхъ полтора года... Въ этакихъ-то делахъ и одинъ часъ дорогъ. Онъ, вообще, былъ недоволенъ какъ будущимъ зятемъ, такъ и согласившейся безъ его спроса дочерью. Очень ужъ по-модному хотятъ жить... Оно, какъ будто, даже и не къ лицу. Попроще - лучше. Впрочемъ, все равно, старику приходилось мириться. Зоя выглядела уже совсемъ взрослой, и какъ-то неудобно было "цыкать" на нее, какъ бывало прежде, когда она была еще подросткомъ.

    - Ты, папа, пожалуйста, не безпокойся,-- уговаривала она отца.

    - А мне-то какая печаль? Ведь не мне жить съ мужемъ, а тебе,-- ну, тебе и знать следуетъ, что и какъ. Вотъ мать была бы жива, такъ она не то бы тебе сказала...

    Въ последнее время старикъ все чаще и чаще вспоминалъ "мать", о которой раньше совсемъ не любилъ говорить. Молва гласила, что онъ въ семейной жизни проявлялъ деспотическiя наклонности, и жена несколько разъ убегала отъ него. Говорили, что онъ изъ ревности запиралъ ее на замокъ и держалъ, какъ преступницу, Впрочемъ, несчастная догадалась во-время умереть. Сейчасъ на Ушибова по вечерамъ нападало старческое слезливое настроенiе, и онъ начиналъ заговариваться.

    Разъ, именно въ такой вечеръ, когда осеннiй дождь назойливо стучалъ въ стекла, а осеннiй ветеръ завывалъ въ трубе, въ передней послышался предупредительный кашель. Вся семья сидела за чайнымъ столомъ, и Маркловскiй первый узналъ Ююкину. Да, это была она, Аграфена Степановна.

    - Перестань ты, пожалуйста, морочить... - отозвалась гостья. - Точно прынцъ какой... "Чемъ могу служить"... тьфу!.. Просто сидела-сидела у себя дома, дождь это льетъ, ветеръ, и такая меня тощища схватила - ну, ложись да помирай. А тутъ еще Соломинъ у себя въ комнате вслухъ Богу молится... Вотъ я и подумала: дай, схожу къ Ушибовымъ. Ей-Богу, такъ и подумала...

    - А мы такъ вотъ даже совсемъ васъ не ждали,-- ядовито ответилъ: -а всехъ старикъ. - И чего бы, кажется, вамъ еще нужно здесь?

    - Мне-то?.. Говорю: скучно стало.

    Маркловскiй сначала хотелъ уйти въ свою комнату, но Зоя удержала его однимъ взглядомъ. Онъ старался не смотреть на гостью и только тревожно барабанилъ пальцами по столу. Зоя старалась быть вежливой, хотя все выходило какъ-то натянуто. Ей было стыдно за Ююкину, которая ворвалась къ нимъ въ домъ съ такимъ нахальствомъ. Не получая реплики, гостья неловко замолчала. Наступила одна изъ техъ паузъ, которыя одинаково гнетутъ всехъ.

    - Чего говорить-то: старое по-старому, а вновь ничего.

    Вследъ за этой фразой Ююкина неожиданно расплакалась. Маркловскiй сердито двинулъ стуломъ и ушелъ къ себе въ комнату.

    - Все меня ненавидятъ... - шептала Ююкина, указывая глазами на хлопнувшую дверь въ комнату жильца. - И за что? И все ругаютъ... Волховскiй постоянно чортовой куклой называлъ, а я-то за нимъ ухаживала. Теперь вонъ капитанъ золотитъ на все корки: и такая и сякая.

    - А за языкъ, матушка,-- корилъ Ушибовъ. - Ужъ очень люта до чужихъ делъ... Везде васъ спрашиваютъ.

    Когда старикъ вышелъ, она проговорила спокойно и просто:

    - Ну, перестаньте, Аграфена Степановна... Мало ли что бываетъ. Никто на васъ не сердится, а я меньше всехъ. У васъ ведь характеръ добрый...

    - Вотъ въ томъ-то и вся моя беда, въ характере. Прiехала тогда эта ферлакурша, ну я и растаяла... Въ ниточку для нея вытягивалась. Отъ одного барона сколько терплю... И все меня походя ругаютъ!..

    XII.

    Последнiй годъ ссылки для Маркловскаго прошелъ особенно томительно. Онъ считалъ не только дни, но, кажется, часы и минуты. Одна мысль заполняла все: только бы вырваться изъ проклятаго Чурбанска, где все было чужое. Особенно делалось обидно, когда другiе кончали свой срокъ и уезжали. Такъ уехалъ баронъ Шпрингъ, уехалъ такой же чопорный, надутый и весь пропитанный бензиномъ.

    стреляю.

    Последнiй отпрыскъ славнаго рода меченосцевъ только презрительно фыркнулъ и ответилъ:

    - Ты - бабъ и ничего не понимаешь, а я поступлю не по-бабскому, а по-мужчински...

    Ююкиной тоже истекалъ срокъ, но ей и ехать было некуда. Въ Россiи у нея не было родныхъ. Она даже подумывала совсемъ остаться въ Чурбанске, особенно, если ей разрешатъ практику. Теперь она бывала у Ушибовыхъ почти каждый день и сделалась своимъ человекомъ. Даже Маркловскiй примирился съ ней. Конечно, она взбалмошная бабенка, а въ сущности не злая. Безъ нея даже какъ будто чего-то недоставало, а потомъ съ ней вечно происходили какiя-нибудь исторiи и забавныя приключенiя. Разъ она прибежала встревоженная и бледная.

    - Что случилось, Аграфена Степановна?

    И я, говоритъ, тоже постригусь. Охъ, какъ онъ меня напугалъ.

    Маркловскiй впередъ за годъ началъ приводить все свои дела въ порядокъ и завелъ правильную переписку со всеми родными. У него сохранился еще небольшой клочокъ земли где-то въ Смоленской губернiи, и онъ разсчитывалъ поместиться съ молодой женой на первое время тамъ. А потомъ можно будетъ устроиться где-нибудь на частной службе, когда будетъ разрешенъ "въездъ въ столицы". Имъ, вообще, овладела какая-то манiя порядка, такъ что онъ возстановилъ въ приблизительныхъ цифрахъ суммы прокученныхъ денеiъ и наделанныхъ долговъ. Последняя цифра являлась для него чернымъ облакомъ. Ведь стоитъ только показать въ Россiю носъ, какъ сейчасъ же оцепятъ кредиторы... При самомъ экономномъ образе жизни и среднемъ заработке придется уплачивать летъ десять. Это было обидно, потому что эти проклятые долги будутъ отнимать средства у будущихъ детей, о которыхъ Маркловскiй любилъ теперь мечтать. Въ самомъ деле, онъ теперь сделался ведь, совершенно другимъ человекомъ и могъ только удивляться собственному молодому безумству, благодаря которому онъ попалъ въ ссылку. Положимъ, онъ именно въ Чурбанске одумался и сделался другимъ, но прошлаго все-таки не воротишь.

    Каждое утро Маркловскiй говорилъ, здороваясь съ Зоей:

    - Еще однимъ днемъ меньше, Зоя... Скоро ужъ все кончится.

    - А мне начинаетъ казаться, что никогда не кончится это ожиданiе.

    въ Россiю.

    О Россiи у Зои сложилось самое противоречивое представленiе. То ей казалось, что тамъ ужъ очень хорошо, что-то въ роде земного рая, то она начинала бояться этой чужой Россiи и впередъ жалела свою родную Сибирь.

    Наступила весна. Даже Чурбанскъ подтянулся и расцветился весенней зеленью. Вместе съ открывшейся навигацiей прилетели новые "не столь отдаленные": какая-то желчная дама, судившаяся за истязанiе собственнаго ребенка, какой-то военный писарекъ, потерпевшiй за вымогательство, новый остзейскiй баронъ, сосланный за то, что систематически травилъ своими собаками беременныхъ женщинъ, имевшихъ неосторожность проходить мимо замка его благородныхъ предковъ, два чиновника за какое-то хищенiе, крупный банковскiй делецъ за продажу въ разсрочку существовавшихъ въ его собственномъ воображенiи выигрышныхъ билетовъ и т. д. Однимъ словомъ, урожай былъ хорошiй. Съ новенькими для Ююкиной хлопотъ былъ полонъ ротъ, и она на время оставила въ покое ушибовскiй домъ.

    До конца срока оставалось всего два месяца, и Маркловскiй началъ волноваться. Онъ привелъ въ порядокъ свои чемоданы и разсортировалъ вещи. О, всего только два месяца!.. По вечерамъ онъ гулялъ съ Зоей, и обыкновенно разговоръ какъ-то самъ собой сводился на будущее, на Россiю, на Адочку.

    - Я какъ-то даже не могу себе представить,-- говорилъ онъ, волнуясь: - да, представить, что вдругъ опять буду свободенъ... Разве есть большее счастье, когда человекъ можетъ итти и ехать куда угодно? Я эти три года точно пролежалъ въ могиле... Ведь вашъ Чурбанскъ - живая могила, и очень скверная могила.

    березовый лесокъ и густая зеленая трава. Здесь они сидели, мечтали и строили свои воздушные замки.

    Зоя тоже потихоньку готовилась къ отъезду. Приданаго у нея не было, и все вещи уходили въ одинъ чемоданъ. Она уже несколько разъ складывала все въ этотъ чемоданъ, надевала дорожный костюмъ и смотрела на себя въ зеркало. Точно не она... Маркловскiй теперь следилъ за каждымъ ея шагомъ, училъ, какъ держать себя, а главное, преподавалъ великое искусство одеваться...

    - Я, собственно говоря, созданъ дамскимъ портнымъ,-- шутилъ онъ надъ собой.

    Наконецъ наступилъ такъ долго желанный канунъ свободы... Въ ушибовскомъ доме какъ-то все присмирело, а старикъ Игнатiй Васильичъ даже ходилъ на цыпочкахъ. За обедомъ была Ююкина, принесшая последнiя новости. Она была тронута до слезъ, когда получила приглашенiе провожать невесту. У Ушибова въ Чурбанске никого родныхъ не было. Жениха провожали полицеймейстеръ, капитанъ и Соломинъ, что было уже устроено.

    - Дай Богъ, дай Богъ... - повторяла Ююкина. - Ахъ, какъ я люблю свадьбы!.. Готова не есть три дня, только бы посмотреть хотя однимъ глазкомъ. Ничего-то молодые не знаютъ, а только смотрятъ другъ на друга... Волховскiй разсказывалъ... Тьфу! И къ чему только лезетъ на языкъ... Еще недавно ночью приснился, и ведь какъ приснился - будто самъ весь синiй, а волосы зеленые. Порядочный мужчина и во сне не смеетъ присниться въ такомъ безобразномъ виде...

    - Сегодня мы въ последнiй разъ чужiе,-- шепнулъ онъ, когда Ушибовъ вышелъ изъ комнаты.

    Она такъ покорно смотрела ему въ глаза и была такая интересная, какъ никогда.

    - Милая, милая...

    Оставшись одинъ въ своей комнате, Маркловскiй огляделся кругомъ. Господи, какъ все здесь знакомо, какое родное, свое... Ведь человекъ сживается съ теми вещами, которыя его окружаютъ. Вотъ эти занавески прикрепляла Зоя своими беленькими ручками... Вотъ письменный столъ, за которымъ было столько продумано. Да, свое, родное...

    "Интересно, узнаетъ ли васъ Адочка?" Эта простая фраза засела въ голове Маркловскаго клиномъ. Потомъ ему сделалось жаль бедной девочки... Такъ, по-хорошему жаль. Если бы у нея былъ другой отецъ... Ведь девочка вырастетъ большая и рано или поздно все узнаетъ. И Зои сделалось жаль... Она такая неопытная, доверчивая, а кто знаетъ, что ихъ ждетъ впереди. Могутъ быть дети, и ихъ жаль... Маркловскаго охватило тяжелое раздумье. А кругомъ стояла такая мертвая тишина - кажется, слышно, какъ идутъ собственныя мысли, и какъ тяжело кровь бьется въ вискахъ.

    Старикъ Ушибовъ просыпался рано, ходилъ по двору, ворчалъ на кухарку и ждалъ, когда проснется Зоя и подадутъ самоваръ. Сегодня онъ проснулся особенно рано и ждалъ пробужденiя дочери съ особеннымъ нетерпенiемъ. Но вотъ и она проснулась, а не показывался одинъ Маркловскiй.

    - Что это онъ такъ разоспался сегодня?-- удивлялся старикъ. - Ужо итти его разбудить...

    Старикъ осторожно постучалъ въ дверь - ответа не последовало, а незапертая дверь прiотворилась сама. Комната была пуста... У старика екнуло сердце отъ предчувствiя какой-то беды, но онъ сдержалъ себя и довольно равнодушно заметилъ:

    - Гулять, видно, куда-нибудь ушелъ...

    Зое. Она разорвала конвертъ и прочла торопливо набросанное письмо: "Дорогая Зоя, прощай... Желаю тебе счастья, много-много счастья. Я целую ночь проверялъ себя и нашелъ, что такiе люди не имеютъ права жить, а темъ больше давать жизнь другимъ. Это грустно, но верно. Я схожу со сцены свободнымъ... Прощай, дорогая. Твой Владимиръ".

    Авторъ этого письма лежалъ въ кладбищенскомъ лесу съ простреленной головой.

    1895.

    Разделы сайта: