Последнiя клейма.
1.
Яркiй солнечный день. Короткое сибирское лето точно выбивалось изъ силъ, чтобы прогреть хорошенько холодную сибирскую землю. Именно чувствовалось какое-то напряженное усилiе со стороны солнца, та деланная ласковость, съ которой целуютъ нелюбимыхъ детей. А въ ответъ на эти обидныя ласки такъ хорошо зеленела густая и сочная трава, такъ мило прятались въ ея живомъ шелку скромные сибирскiе цветочки, такъ солидно шепталъ дремучiй сибирскiй лесъ какую-то безконечную сказку... Да, и солнце, и зелень, и застоявшiйся ароматъ громаднаго бора,-- недоставало только птичьяго гама. Сибирскiй лесъ молчаливъ, точно онъ затаилъ въ себе какую-то свою домашнюю скорбную думу, ту думу, которую раздумываютъ про себя, а не выносятъ въ люди. Мне лично нравится эта молитвенная тишина кондоваго сибирскаго леса, хотя подчасъ отъ нея и делается жутко на душе, точно самъ виноватъ въ чемъ-то и виноватъ по-хорошему, съ темъ назревающимъ покаяннымъ настроенiемъ, которое такъ понятно русскому человеку.
- Эй, вы, залетныя!-- покрикиваетъ сибирскiй ямщикъ, который сидитъ на облучке "этакимъ чортомъ".
Мне кажется, что въ его голосе звучитъ какая-то смутная ласковость, вызванная хорошимъ летнимъ днемъ. Съ своей стороны я инстинктивно стараюсь попасть въ тонъ этому настроенiю и завожу одинъ изъ техъ безконечныхъ разговоровъ, которые ведутся только дорогой.
- Ты изъ Успенскаго завода, ямщикъ?
- Такъ точно...
- У тебя тамъ домъ есть, т. -е. свой домъ?
- А то какъ же?-- удивляется ямщикъ несообразному вопросу. - И домъ и обзаведенье...
Это говорится такимъ тономъ, точно все люди должны иметь свои собственные дома и свое обзаведенье.
- Такъ есть домъ и обзаведенье? Что же, хорошо...
- Какой же я буду мужикъ, баринъ, ежели, напримерно, ни кола ни двора? Которые правильные мужики, такъ те никакъ не могутъ, чтобы, значитъ, ни на дворе ни на улице...
- Такъ-то оно такъ, да ведь у васъ на заводе того... гм...
Ямщикъ оборачиваетъ ко мне свое лицо, улыбается и однимъ словомъ разрешаетъ застрявшую фразу:
- Варнаки мы, баринъ... Это точно. Ужъ такое место... да. Каторга, значитъ, была... Оставили ее, каторгу-то, когда, значитъ, волю дали. Ну, а мы-то остались, какъ и были, варнаками. Все подъ одну масть... Такъ все и зовутъ насъ: успенскiе варнаки.
Все это говорилось такимъ добродушнымъ тономъ, что делалось жутко. Я только теперь разсмотрелъ своего ямщика. Это былъ еще крепкiй старикъ съ удивительно добрымъ лицомъ. На мой пристальный взглядъ онъ снялъ шапку, откинулъ на виске волосы и проговорилъ:
- Изъ клейменыхъ, баринъ...
На виске были вытравлены какимъ-то чернымъ составомъ буквы с и п, что въ переводе съ каторжнаго языка значило ссыльно-поселенецъ.
- Съ тавромъ хожу, чтобы не потерялся...
- Ты, значитъ, тоже на каторге былъ?
- Коренной варнакъ... Ужъ насъ немного осталось, настоящихъ-то, а то все молодь пошла. Значитъ, варначата...
- Изъ какой губернiи?
- Мы рязанскiе были...
Старикъ совсемъ повернулся ко мне и заговорилъ какъ-то скороговоркой, точно боялся забыть что-то:
- Значитъ, мы княжескiе были... Именье-то было огромадное, а княжиха, значитъ, старуха была, охъ, какая лютая! Сыновья у ней въ Питере служили, офицеры, а она управлялась въ усадьбе. Здоровущая была старуха и съ палкой ходила... Ка-акъ саданетъ палкой, такъ держись. Лютая была... Ну, изъ-за нея и я въ каторгу ушелъ. Только и сама она не долго покрасовалась... Поваръ у ней былъ, ну, такъ она каждое утро его полировала перваго. Терпелъ онъ, терпелъ, ну, разъ вотъ этакъ утромъ-то какъ ударитъ ее ножомъ прямо въ брюхо. Такъ ножъ и остался тамъ... Къ вечеру померла... Охъ, лютая была!.. Повара-то засудили тутъ же... Четыре тыщи палокъ прошелъ. Могутный былъ человекъ, а не стерпелъ - на четвертой тыще кончился.
Старикъ сделалъ паузу, тряхнулъ головой и опять любовно и весело прикрикнулъ на лошадей:
- Да эхъ! вы, залетныя!..
Лошади дружно рванулись и полетели впередъ, чуя близость жилья. Лесъ поределъ, точно онъ разступался сознательно, давая дорогу. Показались покосы, росчисти, просто поляны и лужайки. Мелькнула прятавшаяся въ зелени полоска воды, прогремелъ подъ колесами деревянный мостикъ, шарахнулась въ сторону стреноженная лошадь, побиравшаяся около дороги, а тамъ впереди уже сквозь редевшую сетку деревьевъ смутно обрисовался силуэтъ высокой колокольни. Черезъ несколько минутъ раскрылась вся картина каторжнаго пепелища въ отставке... Какъ-то странно было видеть это солнце, всевидящимъ окомъ радостно сiявшее надъ местомъ недавняго позора, каторжныхъ воплей и кроваваго возмездiя. Ведь оно и тогда такъ же сiяло, какъ сейчасъ, оставаясь немымъ свидетелемъ каторжныхъ ужасовъ.
первой въ Сибири писчебумажной фабрики, выходившей главнымъ фасадомъ на заводскую площадь съ какими-то развалинами.
- Вотъ тутъ была каторжная пьяная фабрика,-- объяснилъ мой возница, указывая на эти развалины.
Да, не винокуренный заводъ, а именно пьяная фабрика.
2.
Цель моей поездки въ Успенскiй заводъ (Тобольской губернiи) была довольно неопределенная - посмотреть первую писчебумажную фабрику, погостить у знакомаго человека, заняться немножко археологiей и т. д. Мой знакомый, инженеръ Аполлонъ Иванычъ, строилъ фабрику и обещалъ показать все достопримечательности бывшей каторги. Кстати, онъ занималъ квартиру въ помещенiи бывшей каторжной конторы, имевшей самый мирный видъ запущенной помещичьей усадьбы. Черезъ полчаса мы пили чай въ комнате, где производились когда-то дознанiя, следовательскiе допросы и всяческiй иной сыскъ.
Прислуживавшая за столомъ горничная была изъ коренныхъ варначекъ. Чистое русское лицо, безъ сибирской скулатости и узкоглазiя. Великорусскiй типъ сказывался во всемъ.
- У насъ тутъ все каторжные,-- коротко объяснилъ Аполлонъ Иванычъ, отвечая на мой немой вопросъ.
- И что же, есть какая-нибудь разница съ другими селенiями?
- Никакой... Такiе же люди, какъ и все другiе. Даже повышенной преступности никакой не замечается. Ни кражъ, ни разбоевъ, ни убiйствъ... Вообще, все тихо и мирно. А между темъ сейчасъ еще есть человекъ двадцать старухъ изъ каторжанокъ... Совсемъ хорошiя женщины и все до одной семейныя. Клейменыхъ стариковъ, кажется, человекъ шесть наберется. Кстати, последнiй каторжанинъ съ рваными ноздрями умеръ летъ пятнадцать тому назадъ,-- я самъ его не видалъ, а передаю, что слышалъ отъ другихъ.
По этому отзыву можно было сделать совершенно неожиданный выводъ, именно, что старая каторга имела самое благодетельное влiянiе, въ корне истребляя зло и совершенствуя преступную волю. Но, какъ увидимъ ниже, тутъ были совсемъ другiя причины и основанiя.
После чая мы отправились осматривать новую фабрику, что заняло около двухъ часовъ. Первая сибирская фабрика была выстроена по последнему слову науки, которое именно здесь, на месте бывшей каторжной "пьяной фабрики", имело особенное значенiе. Тамъ, где каторжными руками гналось зелено вино для царева кабака, теперь трудъ вольнаго человека нашелъ приложенiе къ совершенно другому делу,-- бумага уже сама по себе являлась величайшимъ культурнымъ признакомъ... Кто знаетъ, можетъ-быть, на этой фабрике выделается та бумага, на которой новыя последнiя слова науки, знанiя и гуманизма разсеютъ историческую тьму, висящую надъ Сибирью тяжелою тучей. Впрочемъ, это, кажется, уже область историческаго сентиментализма и еще далекихъ иллюзiй...
Самой фабрики я не буду описывать,-- для меня она являлась только культурнымъ факторомъ, характернымъ именно въ этомъ разоренномъ царстве кнута, шпицрутеновъ и плетей.
разливанное море было... Шампанское лилось рекой, и въ Успенскiй заводъ часто гости ехали со всехъ сторонъ целыми обозами. Еще и сейчасъ старожилы помнятъ это неистовое веселье. Тутъ каторга, и тутъ же веселье. Да, какое-то нелепое время было... Сейчасъ даже и приблизительно трудно себе представить, что здесь творилось. Кстати, вонъ на плотине стоитъ скамейка - на ней отдыхалъ знаменитый откупщикъ П--скiй. Выйдетъ на бережокъ и дышитъ свежимъ воздухомъ... Про него разсказываютъ чудеса. Однажды онъ приходитъ въ каторжную контору, а тамъ идетъ следствiе: убили арестанта, и убiйцу никакъ не могли открыть. Каторжане его не выдавали, и следователь ничего не могъ поделать. Тогда П--скiй и говоритъ: "Позвольте, я его сейчасъ узнаю". Подходитъ къ выстроеннымъ въ шеренгу каторжанамъ, пристально вглядываясь въ лицо, а потомъ какъ ударитъ одного по лицу: "Ты, такой-сякой, убилъ?" Тотъ свалился съ ногъ и во всемъ признался. Удивительно все просто было...
Деревянное зданiе упраздненной каторги еще сохранилось. Оно стояло съ заколоченными окнами, какъ ослепшiй призракъ.
Вечеромъ мы долго гуляли по заводскимъ улицамъ. Стройка здесь отличалась отъ обычной сибирской архитектуры темъ, что около домиковъ тамъ и сямъ зеленели садики на великорусскiй манеръ. Очевидно, здесь жили невольные выходцы откуда-нибудь изъ коренной Россiи. Сибирякъ не выноситъ подобныхъ нежностей, что и понятно - и безъ садика достаточно кругомъ леса. Попадавшiеся варнаки и варначки заметно выделялись красотой какого-то смешаннаго типа, особенно женщины. Въ Сибири вообще мало красивыхъ лицъ, благодаря слишкомъ большой примеси всевозможной инородческой крови.
- Кого-кого только тутъ нетъ,-- объяснилъ Аполлонъ Иванычъ. - И великоруссы, и хохлы, и остзейскiе немцы, и черкесы - настоящая каторжная мозаика. Потомъ все это слилось, выработался свой смешанный типъ, т. -е. совсемъ новый этнографически человекъ. Кстати, завтра воскресенье, такъ сами увидите нашу публику.
- Скажите, отбывшiе каторгу и переведенные въ разрядъ ссыльнопоселенцевъ делались семейными людьми?
одного случая, чтобы баба отбилась отъ дому и разрушила семью. Оно и понятно: каждая прошла такую ужасную школу, что свой уголъ являлся раемъ. Замечательно, что все эти каторжанки были совсемъ молодыя и почти поголовно дворовыя. Я какъ-то просматривалъ списки и нашелъ всего двухъ въ бальзаковскомъ возрасте. Кстати, у нашего батюшки есть списки, и вы сами просмотрите...
Въ теченiе целаго дня все наши разговоры обязательно сводились на каторгу. Да иначе, конечно, и быть не могло. Самый воздухъ здесь былъ насыщенъ этими каторжными мыслями...
3.
Въ Успенскомъ заводе мне пришлось прожить дня три, и самое интересное, что я виделъ, это - подробный списокъ каторжанъ за несколько летъ. Въ моихъ рукахъ былъ историческiй документъ громадной важности, въ своемъ роде синодикъ крепостного нрава и его резюме. Раньше я говорилъ о заводскихъ крепостныхъ разбойникахъ, являвшихся единицами, а тутъ получалась уже полная картина. Списокъ былъ красноречиво-кратокъ: имя, званiе, составъ преступленiя и форма наказанiя.
Разсматривая этотъ списокъ и делая изъ него выписки, я осязательно убедился прежде всего въ томъ, что главный контингентъ преступниковъ создавался именно крепостнымъ правомъ. Некоторыя преступленiя носили почти сказочный характеръ: одинъ крепостной крестьянинъ былъ приговоренъ къ четыремъ годамъ каторги за кражу сахара у своей помещицы, другой къ такому же наказанiю за кражу меда и тоже у помещицы. Что это такое - иронiя, насмешка, глумленiе?.. Логика отказывалась здесь работать, да и какая могла быть логика въ этомъ царстве произвола и всяческаго насилiя? Еще характернее была группа женщинъ-преступницъ. Все это были молодыя девушки и поголовно изъ дворовыхъ, въ возрасте отъ 17 до 25 летъ. Главное преступленiе - поджогъ. Очевидно, мы тутъ имели дело съ темъ протестующимъ возрастомъ, который никакъ не могъ согласиться съ существующимъ порядкомъ. Женщина служила здесь тонкимъ реактивомъ всеразъедавшаго яда. Въ числе этихъ преступницъ только одна приговорена была за детоубiйство, и та была солдатка, а затемъ другая за сорокъ летъ, польскаго званiя, "по особымъ причинамъ". Читая этотъ мартирологъ, приходилось переживать гнетущее чувство... Ведь подъ этими именами, датами, номенклатурой несложныхъ преступленiй и лаконическими отметками наказанiй похоронено целое море никому не высказанныхъ страданiй, золъ, бедъ и стихiйнаго безсмысленнаго зла. А главное, читателю было ясно, что все эти преступленiя и наказанiя сделались немыслимыми после 19-го февраля. Только читая этотъ мартирологъ, понимаешь во всемъ объеме всю величину того зла, которое уже отошло въ область преданiй.
Въ мужской группе каторжанъ после преступленiй противъ помещичьей власти выступали нарушенiя воинскаго устава. Палочная солдатчина поставляла громадный запасъ каторжнаго мяса. И какiя наказанiя... Строевой солдатъ 60-ти летъ,-- заметьте: строевой,-- приговоренъ былъ къ четыремъ тысячамъ шпицрутеновъ. Вообще, что-то совершенно невероятное, подавляющее, колоссальное. И что всего замечательнее, что все эти правонарушители, "отбывъ каторгу", т. -е. шпицрутены, плети, кнутъ и пьяную фабрику, сейчасъ же превращались въ самыхъ мирныхъ обывателей, делались семейными людьми и не обнаруживали какого-нибудь особеннаго тяготенiя къ преступленiямъ. Каторга не исправляла ихъ, а только снимала съ нихъ крепостное ярмо, невыносимую солдатчину и прочее зло добраго стараго времени. Примеръ въ высшей степени поучительный...
- Что, дедушка, тяжело было на каторге?
- Несладко, баринъ... А только, ежели сказать правду, такъ ведь мы здесь въ Сибири светъ увидели. Поселенецъ, и все тутъ. Теперь-то все стали вольные, такъ и не поймутъ этихъ самыхъ деловъ. Дома-то у себя въ Расее похуже каторги случалось... Особливо бабамъ эта самая каторга была на руку: отбыла года и вся своя.
- Бабамъ легче было?
- Ну, у нихъ своя причина... Конечно, на пьяной фабрике оне не работали и по зеленой улице ихъ не гоняли, опять же не клеймили, ну а только очень ужъ обижали смотрителя, особливо которая изъ лица получше. Навязался тутъ одинъ старичонка-смотритель, ласковый такой да богомольный, такъ онъ, кажется, ни одной не пропустилъ... Какъ новую партiю пригонятъ, такъ онъ только ручки себе потираетъ. Однимъ словомъ, озорникъ...
- Случалось... Палачъ былъ Филька, ну, такъ его привозили къ намъ изъ Тобольска. Здоровущiй чортъ былъ... Ну, какъ его привезутъ, сейчасъ у насъ сборка денегъ ему, чтобы, значитъ, не лютовалъ. Ведь ежели бы онъ все по закону достигалъ, такъ и въ живыхъ никто не остался бы.
- А шпицрутены?
Насъ всехъ для острастки въ две роты выстроили. Ну, раздели его - могутный мужикъ, тело белое. Этакому-то труднее... На первой тысяче свалился... Положили его на тележку и везутъ. Все-таки второй тысячи не дотерпелъ... Дохтуръ ужъ его пожалелъ. "Дайте, говоритъ, водицы испить". А ужъ это известно: какъ на наказанiи напился воды - тутъ тебе и конецъ. Ну, съ двухъ тысячъ Кожинъ-то и кончился... Все одно, отъ начальства былъ приказъ забить его на смерть, и солдатъ разставили поширше, чтобы замахъ делали больше. Охъ, и вспоминать-то это самое дело нехорошо...
Опять былъ солнечный день. Опять по сторонамъ дороги сплошнымъ войскомъ тянулся лесъ. Опять стояла тишина знойнаго дня, и невольно казалось, что это та зловещая тишина, которая наступаетъ въ доме, где покойникъ: за нами оставался громадный покойникъ - каторга. Кстати, есть характерная русская поговорка: покойникъ у воротъ не стоитъ, а свое возьметъ.