Савка.
1.
Заводское крепостное право отличалось особенной жестокостью, и, благодаря этому, какъ я уже говорилъ выше, создался целый циклъ крепостныхъ заводскихъ разбойниковъ. Это былъ глухой протестъ всей массы заводскаго населенiя, а отдельныя единицы явились только его выразителями, более или менее яркими. Такой свой заводскiй разбойникъ пользовался всеми симпатiями массы и превращался въ героя. Онъ шелъ за общее дело, и масса глухо его отстаивала.
Последнимъ и самымъ яркимъ выразителемъ этого разбойничьяго типа явился знаменитый Савка.
Отъ насъ черезъ площадь виднелось деревянное зданiе заводской конторы, выстроенное въ стиле аракчеевскаго ренессанса, т. -е. греческiй фронтонъ съ колоннами прикрывалъ кордегардiю. Эта контора была страшнымъ местомъ для населенiя, и, проходя мимо, можно было слышать вопли наказуемыхъ отеческой крепостной рукой. Во дворе конторы стояло спецiальное зданiе, известное подъ именемъ "машинной", где хранились пожарныя машины и происходили все внушенiя и порки, а также содержались узники. Кстати, въ самомъ названiи этого застенка слышалась злая иронiя,-- именно машинная, потому что роль всехъ машинъ и коварныхъ ухищренiй европейской техники здесь заменялъ заводскjй кнутъ и розги. Просто, коротко и для всехъ понятно... "Машинная" никогда не стояла пустой, и здесь получали высшее образованiе будущiя знаменитости по разбойничьей части. Въ числе другихъ довершилъ здесь свой курсъ и Савка, посаженный въ "машинную" за какую-то продерзость. Изъ "машинной" были две дороги: въ верхотурскiй острогъ или въ лесъ. Самые энергичные люди предпочитали последнiй путь, а въ томъ числе и Савка.
Савка "бегалъ" больше десяти летъ. Его несколько разъ ловили, сажали въ "машинную", препровождали въ верхотурскiй острогъ, а изъ последняго онъ уходилъ уже самъ. Легенда говорила, что Савка знаетъ "такое слово", котораго не выдерживаютъ никакiя тюремныя стены. Такъ и велась борьба между заводской "машинной" и "такимъ словомъ" Савки съ переменнымъ успехомъ. Въ качестве отпетаго человека Савка пользовался известной популярностью даже у заводскаго начальства, и къ нему относились совершенно иначе, чемъ къ рядовымъ разбойникамъ. Впрочемъ, среди всякихъ правонарушителей есть всегда своя аристократiя, блюдящая свои прерогативы гораздо лучше всякой другой аристократiи. И заводскiй приказчикъ и заводскiй исправникъ были, кажется, убеждены, что провиденцiальное назначенiе Савки выражается однимъ словомъ - бегать, и мирились съ этимъ, какъ съ логической необходимостью. Кстати, говоря о заводскихъ египетскихъ работахъ, долженъ оговориться, именно, что люди, осуществлявшiе жестокiе способы, меры, прiемы и формы, сами по себе совсемъ не были ни злыми ни жестокими людьми, а только более или менее добросовестно "творили волю пославшаго". Это ужъ такая черта русскаго характера, что по приказанiю самые добрые люди могутъ превратиться во что угодно.
Именно такимъ человекомъ былъ дореформенный следователь Николай Иванычъ, который после обедни въ воскресенье завернулъ къ намъ напиться чаю. Къ числу резкихъ внешнихъ признаковъ этой страшной власти принадлежалъ необыкновенно маленькiй ростъ, такъ что какъ-то странно было видеть на немъ военный мундиръ. Между прочимъ, мой братъ, отличавшiйся большой наивностью, долго присматривался къ этому гостю и кончилъ темъ, что подошелъ къ нему съ какой-то игрушкой и серьезно предложилъ:
- Пойдемъ, поиграемъ...
А этотъ Николай Иванычъ явился къ намъ на заводъ во главе полусотни оренбургскихъ казаковъ съ спецiальной целью во что бы то ни стало поймать знаменитаго Савку. Этого требовалъ новый главный заводскiй управляющiй, поклявшiйся подтянуть все заводы, а главное - уничтожить институтъ спецiально-заводскихъ разбойниковъ. На первой очереди стоялъ Савка. Насъ всехъ страшно занималъ вопросъ, какъ такой маленькiй Николай Иванычъ поймаетъ такого страшнаго разбойника, какъ Савка.
Итакъ, обедня кончилась, и Николай Иванычъ, выпивъ два стакана чаю, только-что направился къ закуске, такъ аппетитно разставленной на особомъ столике. Въ открытыя окна гляделъ жаркiй летнiй день, располагавшiй къ самымъ мирнымъ мыслямъ.
- Какъ же это ты поймаешь Савку?-- спрашивалъ отецъ грозное начальство,-- они учились вместе.
- А вотъ и поймаю,-- спокойно отвечалъ Николай Иванычъ, выпивая рюмку водки. - Да... Я, братъ, шутить не люблю. У меня: разъ, два - и готово...
- Ну, гусей по осени считаютъ.
Николай Иванычъ уже прицелился къ какому-то соленому груздю, какъ къ самому окну подскакалъ верховой казакъ:
- Ваше скородiе, Савка...
- Где Савка?..
- Енъ, ваше скородiе... ёнъ побегъ въ гору.
- Да говори толкомъ, дуракъ!
- Слушаю-съ... Вонъ по горе, ваше скородiе, бежитъ.
Казакъ указалъ на гору Кокурникову, которую отлично было видно отъ насъ изъ окна, а по дороге забирала въ гору какая-то точка.
- Где сотникъ?!.. - заоралъ Николай Иванычъ, преисполняясь административной энергiей. - Отрядить въ погоню пятерыхъ казаковъ.
- Слушаю-съ...
- Да скажи сотнику, что онъ дуракъ... Вместо того, чтобы послать погоню, онъ меня посылаетъ спрашивать.
- Живо! Одна нога здесь, другая тамъ...
- Точно такъ-съ, ваше...
Черезъ какую-нибудь минуту мимо нашего дома, припавъ къ седельнымъ лукамъ, вихремъ пронеслась казачья пятёрка, точно спущенная свора борзыхъ. Наступилъ томительный моментъ ожиданiя... Вотъ они уже проскакали заводскую плотину, потомъ миновали узкую поперечную уличку и маршъ-маршемъ понеслись въ гору. Къ нашему удивленiю, черная точка, служившая воплощенiемъ Савки, остановилась, точно делала разсчитанную паузу, чтобы подразнить казаковъ.
- Ахъ, мерзавецъ!-- задыхался Николай Иванычъ, сжимая маленькiе кулачки. - Валяй его!.. Бери... бей...
Мы все наблюдали за движенiемъ казачьей пятерки, затаивъ дыханiе. Вотъ она уже совсемъ близко... вотъ она и совсемъ насела... Но тутъ случилось что-то необыкновенное: черная точка - Савка оказалась ниже казаковъ, а потомъ она пошла вправо отъ дороги, къ небольшому леску, который зеленымъ гребнемъ венчалъ Кокурникову.
- Ахъ, мерзавецъ... - какъ-то застоналъ Николай Иванычъ, топая въ отчаянiи ногами. - Держи его... валяй!..
Все облегченiю вздохнули, когда черная точка благополучно исчезла въ лесу. О, какъ это страшно, когда въ глазахъ травитъ живого человека!.. Я помню, какъ наша кухарка Агасья благочестиво крестилась все время, пока Савка бежалъ въ гору,-- она выбежала за ворота вместе съ другими и съ замирающимъ сердцемъ наблюдала происходившую сцену. Много еще такихъ же простыхъ бабъ провожало глазами бежавшаго Савку, покрывая его своей хорошей бабьей жалостью.
Трудно описать неистовство Николая Иваныча, когда пятерка вернулась и давешнiй казакъ донесъ о случившемся конфузе.
- Мы его достигли совсемъ, ваше скородiе... А ёнъ стоитъ посередь дороги. Ну, а потомъ на насъ... "Кланяйтесь, гритъ, вашему следователю, а мне некогда". Какъ стрелитъ между нами... я его одинова зацепилъ нагайкой... А потомъ ёнъ въ сторону и въ лесъ.
- Онъ смеялся надъ вами, дураками!..
Смелый маневръ Савки, бросившагося на казаковъ, чего они уже никакъ не ожидали, произвелъ на всехъ ошеломляющее впечатленiе, какъ новое проявленiе Савкиной удали и находчивости. Онъ бравировалъ у всехъ на глазахъ, точно ответственный первый артистъ какой-то труппы.
Цель стратегическаго маневра Савки была ясна для всехъ. Николай Иванычъ привелъ съ собой полусотню казаковъ и разставилъ ихъ постоемъ по раскольничьимъ домамъ, потому что Савка былъ раскольникъ и находилъ постоянную поддержку и сочувствiе главнымъ образомъ среди раскольничьяго населенiя. Можно представить себе ужасъ строгой и чистоплотной староверческой семьи, когда въ ней поселялся казакъ, табачникъ и скобленое-рыло. Эта драгонада должна была довести раскольниковъ до повинной. Такъ соображалъ Николай Иванычъ. Бегство Савки у всехъ на глазахъ было ему ответомъ.
- Нетъ, братъ, шалишь!.. - хвастался Николай Иванычъ. - Не мытьемъ, такъ будемъ брать катаньемъ... Видишь, что придумали!.. Заморю постоемъ, пока не выдадутъ Савку головой... Ха-ха! Будутъ поминать Николая Иваныча...
Къ неумолимому начальству являлась целая раскольничья депутацiя съ умильнымъ словомъ, но Николай Иванычъ ничего и слышать не хотелъ.
- Я васъ всехъ выкурю табакомъ, какъ таракановъ... да!.. - кричалъ Николай Иванычъ, топая маленькими ножками. - Вы будете меня помнить. А безъ Савки не уеду. Такъ и знайте!..
2.
Началось тяжелое отсиживанье отъ неумолимаго властодержца. Николай Иванычъ пилъ чай, гулялъ, купался, по вечерамъ игралъ у приказчика въ преферансъ и выдерживалъ характеръ.
- Еще старуха надвое сказала,-- повторялъ онъ, подмигивая. - Хе-хе... Посмотримъ, чья возьметъ.
Раскольники крепились укрепой богатырской и не сдавались. Да и Савки не было уже на заводе,-- онъ ушелъ въ горы.
- Э, стара штука!-- смеялся Николай Иванычъ. - Я уеду, а онъ вернется... Не согласенъ! Да-съ...
День проходилъ за днемъ въ томительномъ ожиданiи. А тутъ еще близился Петровъ день, когда работы на фабрике прекращались и все отпускались на страду до Успенья. Какая же тутъ могла быть страда, когда въ заводе останутся домовничать казаки. Однимъ словомъ, дело начинало усложняться съ каждымъ днемъ. Получилась такая альтернатива: или должны были раскольники предать Савку, или самъ Савка долженъ былъ явиться съ повинной.
Выручило всехъ случайное обстоятельство. Прошелъ слухъ, что Савка боленъ и лежитъ где-то въ горахъ, въ пещере. Кто пустилъ этотъ слухъ - осталось неизвестнымъ. Можетъ-быть, даже самъ Савка, которому было все равно, где ни помирать. Впоследствiи передавали, что его выдали какiе-то скитскiе старцы, пожалевшiе измученную казачьимъ постоемъ свою раскольничью паству. Расчетъ былъ чисто-арифметическiй: лучше ужъ одному Савке пострадать, чемъ всемъ мучиться за него.
- Я самъ его поймаю,-- решилъ Николай Иванычъ. - А то казаки одни опять упустятъ...
"машинной". Конечно, приготовленiя делались въ страшной тайне, такой, что все знали о ней за несколько дней впередъ.
Опять наступали дни томительнаго ожиданiя, и опять все волновались, отъ мала до велика. Наша кухарка Агасья громко молилась по вечерамъ за татя и душегубца раба Божiя Савелiя. Кучеръ Яковъ принялъ какой-то особенно таинственный видъ и постоянно бегалъ въ кабакъ, где сосредоточивались все политическiя известiя и последнiя новости.
Прошелъ день, другой, третiй - объ экспедицiи ни слуху ни духу.
- Онъ имъ глаза отведетъ,-- уверяла Агасья.
- Тутъ не въ глазахъ дело,-- съ достаточнымъ презренiемъ отвечалъ Яковъ. - Ежели который человекъ знаетъ такое слово... А ты, все равно, ничего не поймешь. Въ прошлый-то разъ никому глазъ не отводилъ, а ушелъ. Они на него всей пятеркой, а онъ свое слово сказалъ и только всего. Мне одинъ казакъ самъ разсказывалъ...
Ожиданiя решились сами собой, когда на четвертый день Савка былъ привезенъ ночью и водворенъ въ машинную подъ строжайшiй караулъ. Его нашли действительно въ пещере, далеко въ горахъ. Савка лежалъ больной и не оказалъ ни малейшаго сопротивленiя.
Николай Иванычъ торжествовалъ и ходилъ петушкомъ.
- Э, братъ, со мной, братъ, шутки плохiя!.. Да я и одинъ бы поймалъ такого гуся. Савка, Савка - нашли какого Александра Македонскаго... Теперь, братъ, никуда не уйдетъ.
Успехъ вскружилъ голову Николая Иваныча, и онъ для важности сталъ ходить на цыпочкахъ.
все. Конечно, все устроилось только при благосклонномъ содействiи кучера Якова, у котораго въ машинной была рука въ лице конюха Паньши, молодого, но очень угрюмаго мужика.
- Что его смотреть?-- угрюмо заявлялъ Паньша. - Не зверь какой...
Стража изъ двухъ казаковъ была подкуплена, кажется, гривенникомъ.
Савка лежалъ въ узенькой каморке, скупо освещенной маленькимъ оконцемъ. Онъ для безопасности былъ въ ручныхъ и ножныхъ кандалахъ. Мы смотрели на знаменитаго разбойника въ маленькое оконце въ толстой двери. Я былъ даже огорченъ, что Савка, кроме простой кумачной рубахи и плисовыхъ шароваръ, ничемъ не отличался отъ другихъ мужиковъ. Ему было летъ сорокъ. Лицо самое обыкновенное, съ самой обыкновенной русой бородкой. Мы, кажется, его разбудили, и Савка селъ на своей лавке, гремя кандалами.
- Что вамъ надо?-- глухо спросилъ онъ, глядя исподлобья.
Следователь выждалъ воскресенья, когда фабрика не работала, чтобы отправить Савку съ большой помпой. День былъ солнечный, горячiй. Вся площадь передъ конторой покрылась народомъ. Казачья полусотня выстроилась передъ воротами, откуда должны были вывезти Савку. Для пущаго эффекта Николай Иванычъ нарочно затянулъ моментъ отправки. Все видели, какъ онъ сиделъ въ господскомъ доме у окна и преспокойно пилъ чай стаканъ за стаканомъ.
Собравшiйся на площади народъ велъ себя очень сдержанно. Ни громкаго галденья, ни движенiя, ни смеха.
Наконецъ следователь махнулъ въ окне белымъ платкомъ, что служило сигналомъ къ выступленiю. Казаки выстроились въ две шеренги, ворота растворились, и въ нихъ выехала простая крестьянская телега, на которой сиделъ Савка. Руки у него были прикованы къ грядкамъ телеги. Онъ былъ безъ шапки и низко раскланивался на обе стороны. Онъ былъ страшно бледенъ.
- Братцы, простите...
- Богъ тебя проститъ, Савелiй Тарасычъ!..
На площади телега остановилась, поджидая, когда выедетъ изъ господскаго дома следовательскiй экипажъ. Казаки раздвинули толпу и, когда показался экипажъ, началась джигитовка. Казаки были рады оставить это раскольничье гнездо и выделывали на своихъ низенькихъ лошаденкахъ чудеса эквилибристики. Появленiе самого Николая Иваныча было встречено залпомъ.
Я помню, какъ вся процессiя тронулась впередъ, а надъ толпой точно плыла краснымъ пятномъ кланявшаяся фигура Савки. Картина получилась самая импонирующая... Заднiе ряды зрителей глухо роптали. Где-то слышалось подавленное бабье причитанье.
-----
"Машинная" еще сохранилась, но была заколочена наглухо. Въ ней никто не нуждался больше.
Крепостные заводскiе разбойники покончили свое существованiе вместе съ открытiемъ "воли". Савка въ числе другихъ принесъ повинную, где-то отсиделъ назначенный срокъ и жилъ въ заводе, какъ мирный обыватель.