Последнiе огоньки.
I.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ горахъ расцвела фiалка, душистая, нежная и скромная, какъ молодая девушка. Въ теплыхъ долинахъ, защищенныхъ отъ холоднаго севернаго ветра, зацвели дикiя розы. Въ лесу запелъ соловей... Это было сигналомъ наступавшаго великаго праздника, который ожидался всеми жителями Архипелага съ страстнымъ нетерпенiемъ. Еще вечеромъ съ главнаго острова, где стоялъ храмъ Войны, была подана сигнальная ракета, въ ответъ на которую съ другихъ островокъ посылались ответные огни, отражавшiеся въ море золотымъ дождёмъ. Картина получалась замечательная, точно рушилось самое небо, разсыпаясь огненной пылью, погасавшей въ холодной синеве моря.
Въ храме Мира шли приготовленiя къ завтрашнему празднику, когда сюда явятся счастливыя молодыя парочки, украшенныя цветами. Главная жрица Меонь, чуть не столетняя старуха, особенно хлопотала, чтобы все соответствовало готовившемуся торжеству. Внутренность храма убиралась зеленью, цветами, причудливыми драпировками и безчисленными огнями.
- Это мой последнiй праздникъ,-- повторяла Меонъ, осматривая работу. - До следующаго мне не дожить...
Храмъ представлялъ собой громадное зданiе, окруженное белой колоннадой, поддерживавшей двойной золотой куполъ. Отдельно стояла тонкая, какъ игла, белая башня, где жила Меонь со своими прислужницами. Она несколько разъ поднималась на особой подъемной машине за самый верхъ башни и долго наблюдала темные силуеты ближайшихъ горъ, где, какъ заблудившiяся светляки, кое-где мелькали желтые огоньки. Старушка невольно вздохнула, припоминая далекое прошлое,-- свою раннюю молодость, когда въ эту ночь горы были усеяны тысячами двигавшихся огоньковъ, когда на вершинахъ скалъ горели призывно громадные костры и всюду раздавались веселые песни счастливой молодежи. На островахъ существовалъ издавна обычай, что молодежь собирала цветы въ эту ночью
- Мало огней... шептала Меонъ. - Где-же молодежь? Экзамены кончены, и все должны веселиться... Где девушки? Какой же это праздникъ?..
Въ ясные дни съ высоты башни можно было разсмотреть до двадцати отдельнхъ острововъ. А сейчасъ все точно потонуло; въ весеннемъ, душномъ шепчущемъ сумраке. Это ласково шумело невидимое море, точно оно дышало, посылая къ берегамъ свою теплую, плодотворную волну.
- Все то же: и небо, и море, и земля,--думала вслухъ Меонъ, вздыхая. - И все такимъ же останется и чрезъ тысячу летъ, когда о насъ не останется даже воспоминанiя. Одни люди будутъ безумно стремиться впередъ, навстречу собственному уничтоженiю.
Въ переводе эти грустныя мысли значили, что восемьдесятъ летъ тому назадъ Меонъ семнадцатилетней девушкой вотъ въ такую весеннюю ночь вместе съ другими девушками тоже ходила по горамъ и искала своего "счастья", какъ назывались ночные цветы, и меньше всего думала объ уничтоженiи. Те же горы, теже фiалки розы, то же море, огни и соловей... Для нея эта ночь была роковой: "онъ", избранникъ ея сердца, не пришелъ, и она явилась на торжество одна и безъ цветовъ. О, "онъ" забылъ о ней для своихъ книгъ и занятiй, а когда вспомнилъ, то солнце уже поднялось, и было поздно. Соловей пропелъ свои чудныя песни для другихъ... Помнитъ ли онъ, Прото, что было восемьдесятъ летъ тому назадъ, или безъ конца изучаетъ небо?
Старушка-жрица посмотрела на востокъ, где невидимо лежалъ большой островъ, на которомъ былъ устроенъ храмъ Войны, заменявшiй сейчасъ обсерваторiю. Точно въ ответъ на эти мысли, изъ весенней мглы глянулъ на нее зеленый огонекъ и сейчасъ же потухъ, Прото вечно занятъ и, вероятно, даже, забылъ, какъ тогда, какая сегодня ночь...
Спустившись внизъ башни, Меонъ хотела пройти въ храмъ, но въ одной изъ комнатъ встретила девушку, которая стояла у открытаго окна и безучастно смотрела въ сторону горъ.
- Леа, ты дома?-- удивилась Меонъ, останавливаясь.
- Да...
- Все другiе девушки тамъ, оне поютъ, оне счастливы...
Леа только опустила свои прекрасные глаза. Это была высокая, стройная девушка съ чуднымъ, бледнымъ лицомъ.
- Тебе восемнадцать летъ, Леа, и у тебя нетъ даже желанiя хоть посмотреть, какъ веселятся другiе?
- Бабушка, милая бабушка, меня это не интересуетъ.
- И нетъ никого, кто бы интересовалъ тебя?
- Какъ видишь: никого.
- Ты хочешь остаться девушкой?
- Ведь ты же осталась девушкой?
- Я? О, это совсемъ другое дело.... Къ сожаленiю, я не могу разсказать тебе, какъ это случилось, но я въ свое время любила и умела любить...
- Я не знаю, что такое любить, бабушка... Мне кажется, что это только одно пустое слово, которымъ люди обманывали самихъ себя. Скажу больше: мне делается страшно, когда я даже просто слышу это роковое слово.
II.
Меонъ ошиблась: Прото не забылъ о ней и думалъ о живыхъ людяхъ, и не о звездахъ. Онъ тоже смотрелъ на блуждавшiе въ горахъ огоньки и только качалъ своей седой столетней головой, точно вместо живой кожи обтянутой пергаментомъ. О, старикъ думалъ много, думалъ больше всехъ остальныхъ и приходилъ къ одному убежденiю, что все кончено.
- Да, да. Кончено... - повторилъ онъ. - Жизнь на островахъ погаснетъ, какъ и тти последнiе огоньки въ горахъ.
Ему казалось, что онъ всегда жилъ и что будетъ жить всегда. Разве онъ не жилъ две тысячи летъ тому назадъ, когда происходило крушенiй всей европейской цивилизацiи? Онъ виделъ эти государства, превращенныя въ военные лагери, виделъ, какъ все мысли все сильнее сосредоточивались на одной - уничтожить ближняго и захватить его владенiя, какъ во имя ученiя о любви жгли людей на кострахъ, какъ во имя цивилизацiи истреблялись племена дикарей, какъ святая наука работала на этомъ же пути взаимнаго уничтоженiя и подкладывала огонь въ костеръ. Да, бедная Европа представляла собою настоящiй костеръ, когда было открыто воздухоплаванiе, уничтожившее, какъ уверяла наука, всякiя этнографическiя границы, нацiональные интересы и всякую расовую обособленность. Такъ говорила наука, а вышло нечто другое. Благодаря новому открытiю вся старая Европа очутилась въ огне. Утонченное рабство давно уже носилось въ воздухе и разрешилось целымъ рядомъ ужасныхъ катастрофъ. Романскiя, англо-саксонскiя и славянскiя расы превзошли другъ друга въ братской ненависти, и жестокая цивилизацiя рухнула сама собой, раздавленная собственной жестокостью. Последнiй ударъ, нанесенный Европе желтолицыми варварами, былъ только неизбежнымъ результатомъ всей европейской политики. Да, Европа несколько сотъ летъ учила желтыя расы искусству истребленiя, пока ученики не применили свои знанiя на ней самой. Это былъ настоящiй потокъ варварства, хлынувшаго на Европу во всеоружiи последнихъ словъ науки. Варвары по-своему воспользовались величайшимъ открытiемъ. (Европа начала счетъ новой эры со дня открытiя воздухоплаванiя) и превратили Европу въ пустыню. Когда все стихло и не кому уже было сражаться, американскiе миллiардисты купили у желтолицыхъ кровавое пепелище, а старая Европа теперь заросла травой и лесомъ, наполнилась хищными зверями и благородной дичью. Миллiардисты устроили изъ Европы грандiозный охотничiй паркъ, где они отдыхали после своей хищнической работы.
последнихъ враговъ, но ихъ предводитель сказалъ:
- Оставьте ихъ... Я хочу ихъ наказать за все то зло, какое они делали намъ въ теченiе вековъ. Да... Пусть они постепенно вымрутъ сами собой, это - самая страшная казнь. Желтолицый да не прикоснется къ этой белолицей твари, обреченной на вымиранiе.
Заветъ желтолицаго вождя явился проклятiемъ всемъ белолицымъ. Цветныя расы не хотели ихъ знать и не входили съ ними на въ какiя отношенiя. Архипелагъ явился чемъ-то въ роде зачумленнаго места, и бледнолицые постепенно начали вымирать, точно генiй жизни отлетелъ отъ нихъ навсегда. Сегодняшняя ночь служила яркимъ доказательствомъ неизбежнаго процесса. Острова имели теократическое устройство, и отцы белолицаго племени напрасно истощали все усилiя, чтобы поднять жизненныя силы. Уже сто летъ, какъ за каждаго ребенка назначена была премiя матери, а отецъ пользовался пожизненной пенсiей. Одной женщине, у которой было двое детей, былъ поставленъ памятникъ въ самомъ храме Мира. А жизнь точно убывала съ каждымъ днемъ, какъ незримо испаряется вода. Белолицые потомки расплачивались за все грехи своихъ предковъ, точно они несли проклятiе въ своей крови и въ своихъ нервахъ.
Да, вотъ о чемъ думалъ столетнiй Прото, глядя съ тоской на блуждавшiе въ горахъ огоньки.
Въ видахъ поддержанiя расы, молодежь, достигавшая брачнаго возраста, подвергалась самому строгому экзамену спецiальныхъ брачныхъ комиссiй. Каждую девушку и каждаго молодого человека изучали, какъ медицинскiй препаратъ, и давали "брачное право" только темъ, кто не имелъ физическихъ недостатковъ, опасныхъ для потомства. Свидетельства выдавались только весной, потому что наука доказала, что только заключенные весной браки бываютъ счастливыми. Затемъ это брачное весеннее время было возведено въ нацiональный праздникъ, когда на острове Мира собирались жители всехъ острововъ.
III.
было детскаго заразительнаго смеха, не мелькали детскiя улыбки, не загорались светлые детскiе глаза неудержимымъ весельемъ,-- каждый ребенокъ появлялся на светъ умненькимъ, послушнымъ и тихимъ. Напрасно гремела музыка, шли процессiи, раздавалось пенiе,-- ни одно детское личико не улыбнулось.
Прото сиделъ въ комнате Меонъ и молча смотрелъ на толпу изъ окна.
- А где Леа?-- спросилъ старикъ.
- Она... она осталась дома... - тихо ответила Меонъ, опуская глаза. - Да, дома...
- Бедная девочка...
- А мужчины?
- Мужчины не находятъ себе женъ...
- О, горе намъ! Это смерть заживо, Меонъ. Надъ нашими головами виситъ несмываемое проклятiе. Если бы намъ хоть капельку желтой крови...
На площади произошло волненiе. Трубы смолкли, и наступила тишина. Все взоры были устремлены туда, въ сторону горъ, откуда должны были показаться счастливыя молодыя пары. На верхней площадке башни стояла группа молодыхъ девушекъ съ Леа во главе. Оне тоже смотрели въ горы, где собиралась толпа.