Мастерица

Мастерица.

Очеркъ.

I.

- Господи Іиусе Христе, помилуй насъ... - выкрикивали особымъ раскольничьимъ речитативомъ тонкiе детскiе голоса подъ расписаннымъ окномъ опалубленной новымъ тесомъ избы раскольничьей мастерицы Таисьи.

"Молитвовались" эти голоса не одинъ разъ, пока мастерица "отдавала аминь". Потомъ шелкала въ воротахъ железная запорка, а тесовая распашная калитка точно проглатывала притихавшую гурьбу маленькихъ девочекъ съ повязками на лбу. Мальчиковъ Таисья не учила, а только девочекъ, причемъ, по древнему обычаю, все ея выученицы щеголяли въ особыхъ повязкахъ на голове,-- делалась изъ ситца или дешевенькой парчи полоса въ два вершка шириной, подшивалась съ исподней стороны выбойкой, отворачивалась по краямъ веселаго цвета тьмой, а на концахъ пришивались вязки изъ такой же тесьмы - вотъ и готова повязка. Спереди она прикрывала лобъ, а на затылке повязывала тонкiя детскiя косички. Девочки въ такихъ повязкахъ походили на черничекъ, Таисья славилась своею строгостью, и выученицы боялись ея, какъ огня Она не выпускала изъ рукъ ременной лестовки, которой и наказывала ленивыхъ на месте преступленiя безъ всякой пощады, такъ что худенькiя детскiя плечи часто покрывались синими пятнами и рубцами отъ матушкиной науки,-- выученицы звали свою мастерицу "матушкой".

Дворъ у мастерицы былъ темный, закрытый тесовою крышею наглухо,-- въ Красномъ-Яру лесу было много, и знакомые мужики, желавшiе научить своихъ дочерей мастерству, навозили Таисье всякаго добра. Поднявшись на крыльцо, устланное домашней работы половикомъ, девочки шли въ темныя сени, отделявшiя переднюю избу отъ задней, я отсюда уже попадали въ мастерскую, т. -е. въ заднюю избу. Изба была небольшая и очень скупо освещалась небольшими окошками: большая русская печь занимала почти половину всего помещенiя, а широкiя полати "застилали" светъ, особенно когда кто входилъ въ избу съ освещенной яркимъ солнцемъ улицы. Около стенъ шли широкiя деревянныя лавки, крашеныя кубовой краской; въ углу стоялъ большой зеленый кiотъ съ большими и малыми образами своего древлеотеческаго письма. Между кiотомъ и окномъ была приколочена деревянная заставка, въ которой лежали старопечатанныя и рукописныя книги, ладанъ, восковыя скитскiя свечи (безъ золота, какъ у православныхъ) и медная кицея на ножкахъ (кадильница съ деревянной ручкой). Когда Таисья уходила изъ дому, она завешивала святыню особой пеленой съ нашитымъ на нее изъ позумента восьмиконечнымъ раскольничьимъ крестомъ. Въ переднемъ углу стоялъ крашеный деревянный большой столь, за которымъ и происходило мастерство.

Войдя въ избу, девочка клала установленный началъ передъ кiотомъ и потомъ кланялась Таисье въ ноги, приговаривая:

- Матушка, прости и благослови...

- Богъ васъ проститъ, Богъ благословитъ,-- делано-ласковымъ тономъ отвечала Таисья и въ свою очередь отвешивала уставной поклонъ.

Девочки разбирали свои указки и усаживались каждая за свою книгу. Младшiя учили старинную азбуку, постарше читали часовникъ, еще постарше учили кафизмы, а самыя старшiя "говорили кануны" - верхъ мудрости, какую могла Таисья уделять своимъ выученицамъ.

- Повторяйте зады,-- говорила мастерила для начала дела.

Этого было достаточно, чтобы изба сейчасъ же наполнилась певучими детскими голосами, механически повторявшими каждое слово десятки разъ, пока оно на веки вечные не отпечатывалось въ детскомъ мозгу. Самая бойкая выученица едва въ голъ достигала того, что могла разбирать простыя слова по складамъ, а беглое чтенiе славянской печати усваивалось не раньше двухъ, трекъ летъ. Книгъ гражданской печати Таисья не признавала, и все мастерство шло по славянской печати. Читали нараспевъ, немного въ носъ, какъ требуетъ того древлее четъе-петье. Когда ученица сбивалась, Таисья подсаживалась сама и речитативомъ, чеканя слова и отбивая слоги съ ударенiями, поправляла ее. Такъ какъ учили все вслухъ, то вся комната наполнялась смешанной волной звуковъ и тонкимъ гуденьемъ, какъ въ пчелиномъ улье.

Когда машина была пущена въ ходъ, Таисья садилась съ чулкомъ на лавку и погружалась въ сладкую педагогическую дремоту. Но чуть проскользалъ малейшiй неверный звукъ, какъ она сейчасъ же просыпалась, точно мельникъ, который и во сне слышитъ неверный помолъ. Въ своемъ синемъ косоклинномъ сарафане Таисья имела такой строгiй видъ, точно игуменья. На голове она носила темный платокъ, надвинутый на глаза. Бледное, восковое лицо съ плотно сжатыми губами, ввалившимися глубоко темными глазами и утинымъ носомъ никогда не было красиво, но всегда было строго и сдержанно-умно. Таисья никогда не улыбалась, точно вся она когда-то очень давно застыла да такъ и не могла оттаять.

Если самой Таисье что-нибудь недосужилось, она приглашала старика Ипатыча. Онъ забирался на полати и оттуда руководилъ занятiями. Книги было не нужно, потому что Ипатычъ зналъ всю науку наизусть. Когда выученица запутывалась "въ уроке" или въ "задачахъ", онъ громко кричалъ ей съ полатей и заставлялъ повторятъ. Въ свое время Инатычъ считался въ Красномъ-Яру лучшимъ мастеромъ, но сталъ "скудаться поясницей и ногами", а мастерство ушло. Онъ и дома все лежалъ на полатяхъ. Въ Красномъ-Яру Ипатычъ славился, какъ лучшiй знатокъ демественнаго пенiя по крюкамъ,-- никто такъ твердо не умелъ вытягивать крюки, какъ Ипатычъ.

Мастерство начиналось въ 8 часовъ утра, потомъ въ 12 ученицы бегали домой обедать, а после обеда опять учились, пока можно было читатъ безъ огнiя. При огне Таисья не учила, потому что съ лучиной нельзя, а со свечами невыгодно. Да и такъ ужъ установилось прежними мастерицами, такъ старое не переиначивать - будетъ и дня, особенно летомъ.

Такъ дело шло годъ за годомъ, и ничто не смущало покоя Таисьи. Правда, земство открыло въ Красномъ-Яру небольшую школу и выслало сюда учительницу, но она не могла быть конкуренткой Таисье, потому что "проходила" одну "гражданскую печать". Въ земскую школу посылали ребятъ обмiрщавшiеся люди, которые повихнулись въ святоотеческихъ преданiяхъ, но такихъ было пока немного, и мастерица Таисья не унывала съ своими канунами и кафизмами. Она такъ сама верила въ истинное значенiе своего ремесла, что не могла допустить что-нибудь другое. И отцы и деды учились, такъ детямъ-то не переменять-стать. Да и старые люди не глупее были нынешнихъ. Раскольничья педагогiя сложилась въ теченiе не одной сотни летъ и достигла замечательныхъ по воспитательному значенiю результатовъ, и можно только удивляться, какимъ образомъ изъ выучениковъ и выученицъ, зубрящихъ кануны, часословы и кафизмы, вырабатываются все эти начетчики и начетчицы, уставщики, мастерицы и вообще руководящая раскольничья старшина. Есть какiе-то незримые пути, посредствомъ которыхъ переливается спецiальная закваска изъ одного поколенiя въ другое, и раскольничья школа занимаетъ здесь, безъ сомненiя, одно изъ первыхъ местъ.

Итакъ, у Таисьи шло дело хорошо, какъ у тысячъ другихъ потаенныхъ раскольничьихъ мастерицъ. Беда пришла на нее нежданно-негаданно. Разъ утромъ пришелъ къ ней Инатычъ, вызвалъ въ сенцы и сообщилъ:

- Попа новаго благословеннаго {Благословенными попами раскольники называютъ единоверческихъ священниковъ.} въ Яръ прислали.

- Ну? Мало ли ихъ здесь перебывало... Опять какого-нибудь запивоху прислали, на исправу.

- То-то вотъ и не угадала... Особенный попъ-то изгаданъ. Костянтипомъ звать... Онъ, слышь, тоже робятъ будетъ учить и по нашимъ книгамъ...

- Нно-о?..

- Я тебе говорю. Оборотистый попъ... Где такого и выискали. Теперь уехалъ въ лесъ: наделъ азямъ, подобралъ волосы, подпоясался, да на возъ, да въ лесъ... Самъ, слышь, и дрова будетъ рубить и сено косить. На все руки источникъ, а чтобы виномъ зашибать - ни-ни!

- Глаза отводитъ что-нибудь... Видали мы ихъ, благословенныхъ-то. Разве хорошаго человека пошлютъ въ Яръ?.. Побьется, побьется и броситъ...

Красный-Яръ, какъ глухой раскольничiй уголъ, на консисторской бирже не имелъ никакой цены. Сюда отправляли въ ссылку напрокудившихъ и вообще повихнувшихся, главнымъ образомъ техъ вдовцовъ, которые пили запоемъ. Взгляды высшей духовной власти и местныхъ консисторiй дiаметрально противоположны: если первая обращаетъ особенное вниманiе на те места, где необходима упорная борьба съ расколомъ, то последняя меряетъ, ихъ количествомъ жалованья и годовыми доходами. Въ числе такихъ ссыльныхъ угловъ, куда отправляли на исправленiе запойныхъ вдовцовъ, былъ и Красный-Яръ. Редко кто здесь заживался - или умретъ, или сопьется вконецъ, а если понравится, то сейчасъ же получитъ переводъ въ лучшее место. Понятно, что появленiе молодого и непьющаго попа Константина произвело общую сенсацiю.

Ипатычъ началъ приходить къ Таисье каждое утро и каждый разъ приносилъ какую-нибудь непрiятную новость.

- Какъ-то поехалъ онъ въ кузницу лошадь ковать,-- разсказывалъ старикъ, разводя руками. - Ну, завели лошадь въ станокъ... Кузнецы-то съ похмелья и ходятъ около лошади, какъ именинники. Смотрелъ-смотрелъ на нихъ попъ-то да и говоритъ: "Да разве такъ лошадей-то куютъ?" Ухватилъ самъ подкову, сейчасъ ее въ горнъ, накалилъ, направилъ и давай подковывать самъ. Кузнецы-то только ахнули, какъ онъ орудуетъ... Онъ и кузнецъ, и плотникъ, и дроворубъ, и косарь - вотъ такъ благословенный попъ!.. А ребятъ выучиваетъ, слышь, въ три месяца...

Таисья больше не спорила, а выслушивала эти разсказы молча, по-монашески опустивъ глаза. Она привыкла относиться съ недоверiемъ ко всему, что носило печать никонiанства, а единоверческую церковь называла "ловушкой". Ее смущали главнымъ образомъ эти разговоры между старообрядцами: дался имъ этотъ попъ, галдятъ да судачатъ.

II.

- Погоди, упыхается,-- говорила Таисья, выслушивая все эти новости. - Новая метла чисто мететъ...

Но попъ Константинъ не упыхивался, а какъ будто сразу всего себя и не оказываетъ. Главное, везде самъ, благо по церкви дела немного - прихожане числились только по метрикамъ. Была при церкви земля, которая лежала пустая,-- попъ за нее и взялся первымъ деломъ. Расчистилъ, распахалъ, удобрилъ, посеялъ, а къ осени былъ съ своимъ хлебомъ. Попадья орудуетъ въ огороде и впереди другихъ бабъ поспеваетъ. Потомъ привезъ попъ откуда-то пару чурокъ съ пчелами и выставилъ въ огороде,-- до него въ Красномъ-Яру о пчелахъ только слыхали. Красуется колосомъ поповская пашня, гудитъ поповская пчела, а попъ ужъ топоромъ постукиваетъ, только щепы летятъ. Служить въ церкви приходится только по праздникамъ, а въ будни попъ целое утро занимается съ ребятишками. Сначала училъ ихъ у себя въ квартире, а потомъ охлопоталъ въ волости избушку. Когда онъ выучилъ первыхъ ребятишекъ, къ нему навели другихъ. По шерсти всемъ пришелся легкiй на всякую работу попъ Константинъ, и повели къ нему ребятъ люди древляго благочестiя, потому будетъ ребятамъ у мастерицъ да у мастеровъ муку мученическую принимать. Схватило и Таисью за живое, когда отъ нея взяли двухъ девчонокъ да свели къ попу.

- Каково онъ поворачиваетъ, благословенный-то?-- злорадствовалъ Ипатычъ, подзадоривая Таисью. - Я, гритъ, вашей веры не трогаю: одному, слышь, Богу молимся. Ребятъ въ два месяца выучу, а тамъ, какъ знаете... Вонъ онъ какой! Главная причина, наравне съ мужикомъ во всякой работе, да еще и за поясъ заткнетъ, ежели съ косой или съ топоромъ.

Нейдетъ у Таисьи попъ изъ головы. Годъ прошелъ, а попъ все такой же, только еще завидущее сделался на всякую работу. Свои же раскольники поднимаютъ мастерицъ на смехъ,-- ребятъ только мучатъ наши мастерицы, учились бы у попа сами, какъ дело делать. Но не ученьемъ попъ взялъ,-- въ земской школе гражданской печати еще скорее и лучше выучивали,-- а взялъ онъ своей простотой да мужицкой работой. И жизни человекъ примерной - водки не пьетъ, табаку не куритъ, ни сучка ни задоринки, и на свон место не жалуется. "Много ли мне, попу, надо?" - говоритъ и посмеивается.

Терпела-терпела Таисья и надумала: пойду, скажу попу свое бабье словечко - не съестъ онъ меня. Встала утромъ пораньше, прибрала все по хозяйству, спосылала за Ипатычемъ, чтобы присматривалъ за ребятишками, а сама къ попу. Въ Красномъ-Яру всего две улицы - одна на самомъ берегу озера, а другая въ полугоре. Дворовъ пятьсотъ волостные насчитывали, когда подать собирали. Деревянная единоверческая церковь стояла на мысу, а поповскiй домъ напротивъ. Озеро Искуль большое да светлое и со всехъ сторонъ точно синей стеной обнесено высокими горами. Въ южномъ Урале такихъ озеръ сотни. По другую сторону села выпала съ горъ речонка Каменка, а по ней и покосы, и пашни, и всякое угодье. Башкирская была земля, да мало-по-малу захватили ее русскiе насельники. Идетъ Таисья по улице и любуется Краснымъ-Яромъ и озеромъ: угодное место старички-раскольнички высмотрели, когда бежали изъ Расеи. На озере, въ дальнемъ конце, и посейчасъ три острова Крестовыми называются. На нихъ были раскольничьи скиты, да позорены, а народъ каждую весну идетъ черезъ Красный-Яръ на эти острова, чтобы помолиться на могилкахъ у своихъ раскольничьихъ угодниковъ - старца Пахомiя, да другого старца Пафнутiя болящаго, да третьяго старца Паисiя страстотерпца-постника.

Поповскiй домъ тремя окошками выходилъ прямо на озеро. Подошла Тансья и помолитвовалась у крайняго окна, а попъ голову изъ окошка высунулъ и аминь отдалъ.

- Добро пожаловать, Таисья Тимофевна,-- говоритъ попъ, когда Таисья вошла въ поповскую горницу.

"мазанные", а писанные образа у попа,-- и говоритъ:

- А ты какъ меня знаешь, отецъ благословенный?

- Какъ мне тебя не знать, когда у насъ и ремесло съ тобой одно. Садись - гостья будешь, а въ ногахъ правды нетъ.

Собой попъ Константинъ не великъ да кряжистъ, бородка рыжая, глаза серые, быстрые, а руки все въ карманахъ заплатаннаго подрясника прячетъ. Говоритъ речисто, съ повадкой, хоть бы и не попу въ пору. Оглядела Таисья своимъ бабьимъ глазомъ всю горницу - богатства не заметно, а чистенько. Значатъ, попадья угодница свое дело править. Вонъ и половички на полу домотканные и везде занавесочки да салфеточки - свое женское дело, некупленное. Понравилось Таисье въ поповской горнице: согласно живутъ, видно, хозяева и трудничаютъ каждый по своей части. Вышла и попадья, еще молодая бабочка совсемъ, а платокъ на голове по-крестьянски повязанъ. Поздоровалась съ гостьей и засуетилась,-- такая ласковая да приветливая попадья.

- А я къ тебе, отецъ благословенный, съ своимъ бабьимъ словомъ пришла,-- заговорила Таисья. - Ужъ не взыщи, ежели что и не ладно молвятся. Дело наше темное, неученое... У насъ только и свету въ окошке, что Красный-Яръ, а дальше-то не бывала.

- Да вотъ насчетъ твоего легкаго ученья пришла поговорить съ тобой, отецъ благословенный. Скоро ты выучиваешь ребятишекъ, а того не подумаешь, что неладно это.

- Какъ неладно? Ты два года будешь мозолить ребятишекъ, а я въ два месяца оболваню. Спасибо сказываютъ ваши же старообрядцы.

- Все это ладно, да не больно, отецъ благословенный... Конечно, наше учеба долгая, трудная, а твоя легкая,-- только это нехорошо. Все нынче на легкую руку норовятъ сделать, оттог и народъ пошелъ легкiй... Онъ въ грамоте у тебя легко обернулся и въ другомъ месте тоже легкаго захочетъ. Какъ ты на этотъ счетъ полагаешь, отецъ благословенный? Ведь другая легкая-то копеечка заберется въ карманъ, такъ и тяжелыя денежки уведетъ за собой... Недаромъ пословица молвится: домашняя гривна дороже заезжаго рубля. Да и Богъ-то, отецъ благословенный, велитъ трудиться и въ поте лица своего снискивать хлебъ, а вы все легче стараетесь делать да прiятнее... Ваша-то легкая грамота ни къ чему не идетъ, выучится, а потомъ гармонiю купитъ, а наша трудная работа совсемъ другое. Вотъ ты, умный человекъ, и разсуди, какъ будетъ лучше-то?

Эти слова заставили попа Константина задуматься: въ словахъ Таисьи была известная доля правды, и притомъ правды оригинальной. Какъ это ему раньше въ голову не приходила такая мысль.

въ кармане все держишь.

- Я что. Привычка...

- А ты подумай,-- ежели привычка!.. Вонъ городскiе-то шелковые попы ваши, такъ те у насъ совсемъ нараспашку ходятъ. - тоже нехорошо. Прости на глупомъ бабьемъ слове, волосъ дологъ да умъ коротокъ.

- Хорошо, хорошо... - засмеялся Константинъ, и ласково посмотрелъ своими быстрыми глазами на мастерицу. - Ты - моя гостья, и всякое лыко въ строку.

Завернула она къ нему и въ другой разъ. Закинула какое-то заделье къ попадье, а потомъ выждала, когда попадья вышла изъ комнаты, и сказала:

- Вотъ что, отецъ благословенный... Сколько ты здесь жалованья получаешь?

- Рублей семнадцать въ месяцъ наберется....

- А доходу?

- Мало.

- Немного, но какъ кто привыкъ жить. Пока не жалуюсь, а тамъ пахать буду больше - вотъ и хлебъ.

- Такъ, такъ.. Верное твое слово, отецъ благословенный. Ты это правильно сказалъ... Одна у всехъ кормилица-земля... Только все-таки погляжу-погляжу я на тебя, а неподходящее это дело отцу благословенному. Нашлось бы и другого дела...

- Богъ любитъ труды: сейчасъ одно делаю, а подвернется другая работа - за нее примусь.

Таисья оглянулась, подошла къ попу поближе и прошептала:

- Переходи ты къ намъ отецъ благословенный... Полюбился ты всемъ здесь, а цены тебе нетъ настоящей у твоего-то начальства. Въ золоте будешь ходить...

- Спасибо на добромъ слове. Таисья Тимофеевна, а золота мне ничьего не нужно... Да и нехорошо, когда человекъ съ одного берега перебегаетъ на другой. Вотъ сейчасъ вы меня уважаете, а тогда сами посмеетесь, что польстился благословенный попъ на легкое житье.

- Ну, анъ, извини, что не въ пору сказала.

Сомустилъ всехъ попъ, а съ чемъ-то она придетъ отъ него? Говорокъ она баба, да какъ бы ошибочку какую не сделала.

- Ну что, Таисьюшка?-- спрашивалъ Ипатычъ, когда мастерица вернулась.

Таисья не сразу ответила. Разделась, села на лавку къ столу, подперлась рукой и молчитъ.

1889.